– Нельзя сказать, чтобы это было особо гигиенично.
– Люди вечно болтают про чистоту. Ты хочешь сказать, что у меня в доме грязища?
– Нет, но...
– Давай забудем про птицу. Иди сюда, я тебе кое-что покажу.
Она показала ему свои детские фотографии, снимки матери, свадебное фото отца с Флорой.
– О... Вот как эта пресловутая Флора выглядит.
– Да.
– Вылитый скелет.
– Она всегда была красавицей, тонкой и хрупкой.
– Да в такой слышно, как кости гремят. Нет, Жюстина, красавица – это ты, ты такая, какой и должна быть женщина. Округлая и ладная, мужчины любят, чтобы было за что укусить.
И он прижался губами к внутренней стороне ее руки, оставив на коже темно-красный след.
Увидев на стене рожок, Натан снял его с крючка и попытался затрубить. Из рожка не вылетело ни звука. От усилий Натан покраснел.
– Он что, сломан?
Жюстина взяла рожок из его рук. Еще ребенком она сочинила несколько мелодий, простых, легко запоминающихся. Она сыграла ему пару своих напевов.
Он снова захотел попробовать, дул и фыркал, пока из рожка не вылетел сиплый хрип.
– Я сразу умела играть, – тихо сказала она. – Как только папа подарил мне его. Он сказал, что рожок предназначен мне.
* * *
Натан тоже считал, что ей нужно продать дом.
– Только поторопись, пока птица вконец тут все не испортила.
– Как ты не понимаешь. Я хочу жить здесь. Этот дом выбрала мама. Я всегда здесь жила.
– Именно поэтому. Как ты думаешь, в скольких домах я жил? Я даже и сам не знаю. Человеку надо передвигаться, чтобы были новые перспективы. Это ненормально, когда каждый божий день перед глазами все тот же пейзаж. Неужели ты не понимаешь? Человек должен развиваться, Жюстина. Пускаться в приключения.
* * *
Все они собрались у Бена. Двое норвежцев были уже там, когда пришли Жюстина с Натаном. Обоим около тридцати, звали их Уле и Стейн. Чуть позже появились исландец и трое немцев, Хенрик, Стефан и Катрин. Исландца звали Гудмундур.
Потом пришла Мартина. Открыла дверь и вошла. Уселась, словно уже знала тут всех, словно лишь на минутку отлучалась по делам.
– Привет. Вы меня долго ждали?
Она была одета в тонкие брюки из хлопка, такие тонкие, что под тканью просматривались трусики. Волосы закручены в узел. На плече висела камера на широком ремне, большая и навороченная.
Один из норвежцев присвистнул:
– Никон? Ф4?
– Да, – ответила Мартина. – Рабочая лошадка.
– Так ты фотограф?
– Нет, я вообще-то внештатный журналист. Но и фотографирую тоже.
– Она, должно быть, порядочно весит? Так и будешь ее с собой по джунглям таскать?
– Я ее уже по половине земного шара протащила, так что камера мне не помеха.