Георг медленно поплелся к двери.
Бургомистр с трудом оторвал взгляд от бумаг и ударил молотком по столу.
— Кх… кх… Мне здесь предстоит чинить правосудие. Уведите отсюда молокососов. Да заставьте их пилить дрова, я именно этим занимался в их годы.
— Но ведь у Георга такие хорошие отметки! — со слезами в голосе выкрикнул Эрик и еще долго повторял это, пока тетя Леонтина силком не вытолкнула его за дверь.
Когда униженные мальчики предстали перед свободным как птица Фабианом, тот презрительно сузил глаза:
— Так вам и надо, салаги! Нечего отпрашиваться!
И, хитро подмигнув им и засунув руки глубоко в карманы, важной походкой направился к гавани. Проходя мимо будки жестянщика, он швырнул камешком в черного кота, а поравнявшись с кафе трезвенников, сунул два пальца в рот и свистнул в ухо сгорбленной старушке с такой силой, что она онемела от страха и потом долго грозила ему вслед зонтом, пока Фабиан, этот обаятельный хулиган, не исчез за поворотом.
И вот Георг снова стоял, облокотившись об ограду, и его маленькое сердце разрывалось от обиды и ненависти. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и несчастным. Как хотелось ему сейчас подложить бомбу под тетку Леонтину или утопиться в бочке с водой, чтобы досадить ей!
У ворот послышались голоса. А, это члены городского суда Энел и Гренандер. Здоровенные некрасивые типы показывали пальцами на дом и о чем-то говорили.
Из-за угла дома маляров показался лектор Борелиус. Он шел, держа руки за спиной, с сигарой в углу рта. Лектор Борелиус был старый ученый муж, одинокий и такой неразговорчивый, будто дал обет молчания. Он рассеянно поздоровался с судьями и хотел было обойти их стороной, но не тут-то было, те громко — лектор был глух — закричали:
— Добрый день, брат Борелиус, ты слышал про это свинство?
— Гм, гм.
— Он слишком скуп, чтобы завести заместителя, а сам не может доплестись до суда. Ничего себе бургомистр достался нам.
— Теперь мы будем заседать у него в гостиной. Недурно придумано!
— Гм, гм.
— Он сидит и вершит суд за тем же столом, за которым играет в виру[5]. Превосходно!
— Не хватало, чтобы он сказал «вини» вместо «виновен» или «треф» вместо «штраф». Скандал да и только!
— Гм, гм.
— Только бы чертов «Курьер»[6] не пронюхал про это, а то будет мизер. Проклятые писаки!
— Гм. До свидания.
Лектор побрел дальше, такой же одинокий и молчаливый. Судьи юркнули в ворота.
Отец Георга был редактором «Курьера», и последняя фраза взволновала мальчика. Но он решил поразмышлять над этим после, а сейчас самым важным была услышанная им новость. Он сел рядом с Эриком.