Матушка Ханна теребила передник, потом снова сделала книксен:
— Как прикажете, граф!
— Я ничего не приказываю, матушка Ханна, — по-прежнему спокойно и дружелюбно сказал граф, хотя Георг чувствовал, как в руке его дрожит лампа. — Расскажите только все, как было.
— Да, ну тогда я скажу… мы с Линой наверху в кухне толковали то же самое… она иной раз зовет меня на чашечку кофе, не знаю, как посмотрит на это господин граф… Да, так вот я говорила… барон никогда не был таким и никогда не вел себя так, как в ту пору, когда стояла эта адова жара и вся брюква посохла. Ну а с тех пор, как пошел дождь, милостивый граф, и в воздухе похолодало, с него все как рукой сняло. Он снова стал добрым, возится со своими книжками, не бегает кругом и не рыщет по ночам.
Георг отступил в тень и оттуда смотрел на графа и на старуху. Прямая, черная тень фонаря колыхалась. на белой стене дома, будто волна.
— А он ничего не говорил о Фли…? — не удержался Георг.
Граф не дал договорить.
— Идем! — жестко пробормотал он, схватив его за руку.
Они выбрались на дорогу, которая вела вниз к озеру мимо колодца с насосом и через березовую рощу. Там, на выгоне, слышался лошадиный топот, и лошади то и дело выглядывали из темноты, ожидая, что им потреплют холку. Потом граф с Георгом прошли по вязкой парковой дорожке под черными липами. И вот перед ними освещенный павильон.
Граф остановился и погасил фонарь.
— Там у костра он узнал тебя?
— Не-е, не думаю, — дрожа от страха, пробормотал Георг.
— Тогда идем, но держи язык за зубами, и выше голову, а то ты похож на трусливого кролика. Понял?
Окна павильона были открыты, и рой ночных бабочек кружился над двумя мерцающими садовыми подсвечниками, стоявшими на столе. Пчеловод сидел за раскрытой книгой, рядом с ним стояла полупустая бутылка коньяка. Граф дружески похлопал его по плечу.
— Здравствуй, здравствуй, дорогой Юстус! А я только сегодня вернулся домой из Германии. Вот и спустился вниз посмотреть, как ты поживаешь.
Георг поразился веселой непринужденности графа.
Но барон Юстус, не поднимая глаз от книги, сухо пробормотал «здравствуй», явно рассерженный тем, что ему помешали.
Граф уселся на край стола и стал раскачивать ногой.
— А я тебе кое-что привез, любезный Юстус, новый патентованный улей со стеклянными стенками, так что можно видеть, как возводятся пчелиные соты.
Пчеловод поднял глаза. Веки свинцовой тяжестью нависли над его оцепеневшим взглядом.
— Вот как? — тупо пробормотал он.
Граф продолжал говорить, и лицо его не выражало ничего, кроме искренней доброжелательности.