Им пришлось трудиться целый день. Эрик сшивал и чинил паруса, которые стали похожи на тюлевые занавески, а Георг сплеснивал[72] фалы так тонко, что они могли двигаться на шкивах.
— Послушай-ка, а ведь в самом деле здорово, что он удрал, а?
— Небось, не сладко ему придется у этого голландца. Выбьют они из него лень!
— Да, нам куда лучше без этого наглеца Фабиана!
Мальчики были теперь самыми что ни на есть близкими друзьями
и ни одного худого слова друг другу не сказали.
Снова настала ночь, и они подняли паруса.
Меж редкими семенными деревьями на хвойной вырубке взошла луна, багровая, громадная. Ночь стояла холодная.
Георгу было неуютно в ночной тишине, и время от времени он пускался в разговор. Но настоящей радости от этой беседы не получал, так как знал Эрика и мог наизусть предсказать все его ответы. Это было все равно, что разговаривать с самим собой, и беседа тотчас же обрывалась.
Георг вел яхту мимо многочисленных дач, вылазок на сушу они больше не делали.
Но ближе к сумеркам у мальчиков начало подводить животы от голода и им пришлось отправиться на берег.
Они вышли на дорогу, ведущую в маленькое спящее селение с длинными красными строениями. Там росли фруктовые деревья, но Георг совсем не хотел перелезать через забор. Когда целая стайка цыплят перебегала им дорогу, он не сделал ни единого шага в их сторону. В глубокой задумчивости они подошли к низкой каменной ограде, окружавшей церковь, и опустились на нее. Георг сидел, неотрывно глядя на маленькую могилку с увядшими цветами в банке из-под горчицы фирмы Батти, которая стояла там под мокрыми липами, и необъяснимая тихая грусть наполняла его сердце. Так бывает, когда люди плачут во сне. Георг не знал, что с ним происходит, почему ему вдруг ничего не хочется. Эрику, бедному босоногому мальчишке, пришлось одному отправиться в пасторский сад. Вернулся он только с тремя жалкими лежалыми коричневыми грушами, которые он засунул под рубашку.
На обратном пути они нашли пять мелких окуней в болотце — вот и все, что им удалось раздобыть в тот вечер.
Ужин прошел в глубоком молчании. Только напоследок — как уж это вышло, неизвестно — они поссорились из-за пятого окуня и осыпали друг друга довольно ядовитой бранью, потому что не было третьего, кто бы их рассудил. Точь-в-точь в парламенте, где никогда не бывает большинства и политические партии только изматывают друг друга.
Наконец состоялось вымученное примирение, и братья снова начали дружно ругать Фабиана.
Но позднее, когда они лежали внизу в рубке в ожидании сна, который никак не приходил, Георг не выдержал: