Словом, все расчеты были хороши, и заминок не предвиделось.
Не нравилось только поведение будущего царя. Не прошло и пяти дней с начала пребывания Юрия в столице, как он заметно загрустил.
Примяла юношу московская кутерьма своим нескончаемым шумом и многолюдством, а окончательно задавили величественные царские хоромы вкупе с титанами-соборами. Видел Романов, как тот в страхе оглядывался вокруг.
Да и бродил задумчивый.
В самом деле, ну как одолеть могучие зубчатые стены с сотнями стрельцов на них?! Да тут десятки тысяч нужны. Эвон один только дробовик[55] близ Лобного места чего стоит.
Выходит, прощай навеки отцово наследство?!
А вдогон к этому унынию приходила и спасительная мысль: «Может, напрасна эта грусть, поскольку наследство это вовсе не твое. Ну-ка, припомни, говорил ли тебе боярин впрямую хоть один-разъединый разок, что ты – царевич Дмитрий? Не было такого. А совпадения всякие – ну что ж, чего только в жизни не случается, иной раз совпадает куда шибче. На самом же деле ты – сын простого стрелецкого сотника Богдана Ивановича Смирного-Отрепьева. Так что, может, и ни к чему печалиться да тужить о чужом наследстве?»
Проскальзывали такие мыслишки у Юрия в разговорах. Не раз проскальзывали.
Куда такого на трон?
Надо было что-то делать, только что? Однако придумалось.
Для того и позаимствовал Федор Никитич у брата Михаила Юшку Отрепьева, приставив его к Юрию.
Будущего царевича попросил об одном – чтоб тот о себе помалкивал, ибо не время. Ну разве можно сказать, что родич боярина, а уж какой, ближний или дальний, да откуда – тут молчок.
И честно – или почти честно – пояснил причину:
– Тут о тебе никто не знает, из Климянтино никого нет, но на самом-то деле ты не сын Отрепьева. Он у него единственный, а потому может тебя и на смех поднять, мол, самозванец ты, и все тут.
– А я кто ж тогда? – с замиранием сердца спросил Юрий.
– О том рано сказывать, – уклонился от прямого ответа Романов и, заметив, как голова юноши вновь печально поникла, ободрил: – Слово даю, вскорости непременно скажу все как есть. Покамест же потерпи.
Затея с Отрепьевым удалась. Даже сам Федор Никитич не ожидал, что получится так славно – уж очень серьезно воспринял Юшка ответственное поручение.
Вдобавок и сам юноша ему тоже пришелся по душе. Иной, доведись, лишь голову вскинет и словом с тобой не обмолвится, а этот, напротив, затерзал вконец своими расспросами, особенно в первый день.
Да и вопрошал – по лицу видно – не из приличия, а с живым интересом.
И все-то ему надобно знать – кто отец, кто мать, один ли Юшка сын у Богдана али еще родня имеется. А у братьев отца детишки кто? А сами они – живы ли, здоровы?