– Но ведь он же… – неуверенно протянул Юрий.
– А память? – перебил Романов. – Она-то у людишек ой как живуча. Да вот даже ныне объявись угличский царевич да кликни, что он жив и здоров, все москвичи враз бы ему в ноги попадали да опосля прямо на руках к трону отнесли и шапку Мономаха на главу надели – ей-ей, не лгу. А нынешнему царю, знамо дело, такое в обиду, вот он и не любит.
– Не любит, – эхом откликнулся Юрий, но было видно, что мысли его сейчас блуждают далеко-далеко, и как бы не возле тех самых царевых палат.
«Вот и славно», – кивнул Федор Никитич и, перед уходом напомнив еще раз о молчании относительно креста, удалился.
Теперь за Юрия можно быть спокойным.
Все последующие дни Романов был занят – дел по горло. Предстояло точно вызнать, кого куда назначит Годунов в Москве, и заранее переговорить с каждым. Разумеется, вскользь, обиняками, полушутливо, а на все это нужно время.
Федор Никитич вроде и поспевал, но с трудом.
Меж тем часы неумолимо отстукивали минуту за минутой, час за часом, день за днем. Миновала уже неделя после вручения подарка, наступило двадцать шестое октября, когда до начала осталось всего ничего – четыре дня.
А уж тогда…
День двадцать шестого октября не предвещал Романовым ничего плохого.
Едва проснувшись, Федор Никитич блаженно потянулся и, не вставая с постели, принялся прикидывать, что ему сегодня предстоит сделать и, главное, с кем еще встретиться.
Наконец он поднялся и, как был в простой рубахе до пят, пошлепал в стончаковую избу[57]. Горшка под постелью Федор Никитич не признавал, ибо вони не переносил и был брезглив к таким вещам.
Попутно, задрав голову, подставляя легкому прохладному ветерку пышную, окладистую бороду, поглядел на небо. Осмотром Федор Никитич остался доволен – ни облачка, самая погода для поездок в гости.
Но он ошибался.
Над его головой, равно как и над прочими братьями Романовыми, уже давно клубились тучи, и как раз сегодня, согласно царскому повелению, они должны были разразиться, да не дождем или ливнем – настоящей бурей, которой предстояло разметать братьев далеко-далеко по всей Руси.
В душе у Федора Никитича ничего не шелохнулось и гораздо позже, когда заполошный гонец, чудом ускользнув с подворья брата Михаила, неистово замолотил кулаками в его ворота. Впрочем, стрельцов с подьячими он опередил ненадолго – всего на пяток минут, не больше.
Вроде бы и умно все вершил старший Романов, и измышлял все грамотно, ан поди ж ты. Впрочем, самого себя ему винить было особо не в чем. Беда явилась, как оно обычно и бывает, совсем с другой, неожиданной стороны, и звали ту беду Ляксандрой Бартеневым-вторым.