Пришлось попыхтеть, чтоб такого не случилось. В смысле чтоб прочим рассказывали, но не пугали, а, напротив – отвечали, что ничего страшного, а царевы слуги ныне и впрямь настроены исключительно на добро.
Серебро само собой, но и помимо него я приложил немало трудов. Умело выбранный в разговоре тон, легкая фамильярность, простота в общении и несколько комплиментов наконец-то развязали им языки.
К тому же я беседовал с ними не один на один, а со всеми вместе, а это тоже немного расслабляет. Ну и, разумеется, сказался выпитый мед. Он тоже внес свою лепту, помогая бывшим жильцам почувствовать себя вольготнее.
Вдобавок изрядно помог в этом расслаблении и Игнашка.
Согласно нашему с ним предварительному уговору он вначале прохаживался по светлице, изображая услужливость, время от времени меняя посуду и принося новые блюда, а затем, когда я на некоторое время отлучался, Игнашка, воровато оглянувшись на дверь, за которой исчез его «хозяин», и заговорщически подмигнув гостям, подсаживался к столу.
С ним народец – что бывшие мальчики-жильцы, что прочие – вели себя совершенно иначе и куда вольготнее. Да и на вопросы Игнашки они отвечали куда спокойнее, вдумчивее и основательнее.
Так что большую часть сведений, о которых пойдет речь ниже, выяснил вовсе не я, а мой «холоп».
Работал он, конечно, виртуозно, с выдумкой, не просто оправдав свое жалованье, но и заслужив премиальные, каковые я ему честно выдал в конце путешествия.
Возвращаясь к беседе с жильцами, отмечу, что ближе к третьему часу общения, из коих полтора пришлось на Игнашку, на свет божий всплыли самые мельчайшие подробности того дня.
Например, Ивашка Красенский – с виду чуть ли не лет тридцати, настолько был могуч и бородат, даже припомнил цвет одежды царевича, а второй, Гришка Козловский, напирал на то, что Дмитрий перед своей кончиной и даже за несколько дней до нее был необычайно весел и все время беспричинно хохотал.
К четвертому часу общения все они как по команде ударились в сентиментальность и принялись винить себя в смерти царевича – не уберегли, не удержали, попустили и прочее. Нет им прощения, хоть царь по доброте души ныне и снял с них их тяжкую вину за случившееся.
Плакали навзрыд.
Игнашка аккуратно вторил им.
Правда, мешочки с серебром из своих рук, невзирая на признание собственной вины и искреннее раскаяние, так ни один не выпустил.
«Перебор получился с медком, – понял я, заглянув в светлицу и разглядывая плачущего Красенского. – В следующий раз на стол надо ставить вдвое меньшую по объему братину, иначе толку не добиться».