– Святое Писание ты уже читал, супротив нашего «Символа веры» не споришь, да и сам мне сказывал, мол, жаждешь на Руси остаться. Вот и выходит все одно к другому. К тому ж ты и впрямь близ сердца у меня, и не потому даже, что сын князя Константина, хотя и оно тоже значимо, но и сам по себе. Вот я и желаю стать твоим крестным отцом, дабы ты ведал, что не помер, но жив твой родитель, а потому берег себя и на рожон не лез, – пояснил он свое намерение.
Приятно, что и говорить. Может быть, это сказано им только для моего вдохновения, но все равно…
Только вот насчет рожна – перебор. Там мне выбирать особо не придется – сама обстановка диктовать станет, куда и на что лезть.
Примерно что-то в этом духе я честно и заметил.
– Ан все одно поберегись, – наставительно заметил Годунов, – потому как ждут тебя тут. Да не я один жду, а и сын мой, коему, окромя тебя, опереться не на кого, и… – Он осекся, сделал вид, что закашлялся, а после паузы сказал явно не то, что хотел вначале: – Одним словом ежели, все тебя ждем.
Интересно все-таки, и чего ему приспичило окрестить меня именно сейчас? Или он и впрямь испугался, что я там приму латинскую веру?
Ох, чую, не обошлось без отца Антония, который крепко насел на меня на обратном пути, вдохновленный тем, что я старательно штудирую подсунутую им литературу.
Вообще-то читал я ее исключительно с практическими целями – вооружиться соответствующими цитатами на все случаи жизни. Но, разумеется, священнику и в голову не пришло, что у меня сугубо меркантильное отношение – решил, что я проникся.
Все правильно, раз клиент дозревает, надо его дожать, и понеслось-поехало.
Перед таким напором и искренностью я робел и терялся, а в качестве самозащиты язык не поворачивался воспользоваться хотя бы одной из многочисленных отцовских острот в отношении религии вообще и христианства в частности.
Были они у меня в памяти.
Папа ими так и сыпал, когда затевал очередной монолог, не забывая при этом не только церковь, но и небесных обитателей вкупе с подземными – бога, дьявола, ангелов, чертей и прочих.
Но тут, глядя на простодушное лицо священника, я понимал, что не просто обижу его самого, но и оскорблю его веру, а этого мне не хотелось.
Словом, оставалось только выражать некоторые сомнения по более конкретным и не столь принципиальным вопросам.
Ну, например, почему соблазняет именно правый глаз, а не оба, и разве соблазн прекратится, если я его вырву, ведь останется левый.
Остальные в таком же духе.
Но отец Антоний всякий раз уверенно разбивал мои доводы, а слова при этом подбирал такие, что поневоле призадумаешься.