Крессида подумала, что подозрительность, не свойственная Арабии, и развившаяся вдруг мания преследования — единственные свидетельства ее нездорового состояния. Заметив напряженный взгляд Арабии, наблюдающей, как мисс Глори деликатно пригубила чай, попробовала омлет и кусочек тоста, Крессида укрепилась в мысли, что состояние психики старой леди вызывает серьезные опасения.
— Ну вот, я жива и прекрасно себя чувствую, — с ноткой злорадства сообщила мисс Глори, закончив дегустацию.
— Благодарю вас, Глория, вы храбры и великодушны. Пожалуйста, принесите омлет и чашку чая для мисс Баркли, ей необходимо подкрепиться. Кстати, Крессида, имейте в виду, сегодня придет мой адвокат. Я намерена дать указания об изменении завещания, и завтра он принесет новый вариант на подпись.
— Арабиа...
— Не возражайте, дорогая. Я была потрясена, когда вы сказали, что уезжаете, но даже тогда я не собиралась отказываться от своего плана. И больше ни слова об этом. Давайте пить чай и веселиться. Боже, как прекрасно снова обрести счастье!
Когда они выпили чай, Крессида сказала, что ей нужно спуститься вниз, к Джереми, и извиниться, что она не сможет поужинать с ним сегодня. Арабиа вцепилась в руку Крессиды. Страх снова исказил ее лицо.
— Только ненадолго, дорогая. Не оставляйте меня надолго одну.
Крессида заверила ее, что скоро вернется, и ринулась вниз по лестнице. Она молила Бога, чтобы никто ее не увидел, но от вездесущего Даусона скрыться не удалось.
— Ба, кого я вижу! Мисс Баркли вернулась! — воскликнул он.
— Я кое-что забыла, — ответила Крессида насколько могла высокомерно.
— Добро пожаловать в осиное гнездо! Мама опять будет плохо спать ночами.
Крессида понимала, что должна быть благодарна семейству Стенхоп за беспокойство о ее благополучии, но ей претила их манера совать нос в чужие дела.
— Пусть миссис Стенхоп спит спокойно, — сказала она холодно. — Я вполне способна позаботиться о себе.
Но Крессида, конечно, преувеличивала. Не приди на помощь Винсент Моретти, она бы наверняка потеряла сознание, а может, и задохнулась. Но мысль о Даусоне и его шепчущей, назойливо-любопытной матери вызывала желание сбежать подальше от их навязчивой бдительности.
Слава Богу, дверь в квартиру Джереми была открыта. Стараясь унять сердцебиение, Крессида вошла.
— А вот и я.
Джереми стоял посреди комнаты в плаще, а на его волосах блестели капли дождя. Мимоза терлась у его ног, требуя внимания. Но Джереми, казалось, не замечал свою любимицу. И только извиняющийся голос Крессиды заставил его очнуться. Он вскинул голову, мрачность начала исчезать с его лица, а глаза заискрились радостью.