— Но это же огромная сумма!
— Тем не менее мы вернем именно столько.
— Полмиллиона долларов!
Сара снова кивнула.
— Зато остаток будет удобнее делить на три части.
— С таким же успехом можно отнести и двести тысяч.
— Этого недостаточно. Пятьсот тысяч — это то, что нужно. Ни один человек не пройдет мимо таких денег. И это отведет от нас любые подозрения.
— Я не думаю… — начал было я, но она оборвала меня.
— Пятьсот тысяч, Хэнк. Или мы возвращаем всю сумму полностью.
Я поднял на нее взгляд, удивленный ее властным тоном.
— Жадность — вот что нас погубит, — проговорила она.
Я на какое-то время задумался над ее словами, потом согласился.
— Хорошо. Пусть будет пятьсот тысяч.
Я тут же отсчитал пятьдесят пачек, словно опасаясь, что она передумает, и сложил их к ее ногам, как подношение к алтарю; остальные деньги убрал в рюкзак. Сара, сидя в кресле, молча наблюдала за мной. Когда рюкзак был полон, я, подтянув веревку, завязал его и улыбнулся ей.
— Ты счастлива? — спросил я.
Она сделала уклончивый жест рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы нас поймали, — сказала она. — Вот что крайне важно.
Я покачал головой и потянулся к ней, намереваясь взять ее за руку.
— Нет, — уверенно произнес я. — Мы не допустим этого.
Сара хмуро посмотрела на меня.
— Ты обещаешь, что сожжешь их в случае хотя бы малейшей опасности?
— Да, — ответил я и показал на камин. — Сожгу прямо здесь.
Я спрятал мешок с деньгами под нашей кроватью, загнав его к самой стенке и заслонив двумя пустыми чемоданами.
Мы долго не ложились спать, засидевшись у телевизора — шла трансляция новогоднего шоу. Когда оркестр заиграл мелодию «Доброе старое время», Сара принялась подпевать; голос у нее был высоким и дрожащим, но на удивление приятным. Мы пили шипучий сидр — безалкогольный, из-за ее беременности; в полночь мы подняли бокалы и пожелали друг другу всего самого наилучшего в наступающем году.
Перед сном мы занялись любовью — нежно, не спеша; Сара склонилась надо мной, ее тяжелый выпуклый живот опустился на мой плоский, полные груди нависали прямо над моим лицом. Я осторожно обхватил их руками, кончиками пальцев сдавливая соски, пока она не застонала — звук был приглушенный, низкий, какой-то утробный. В этот момент я почему-то подумал о ребенке, представил, как он сейчас барахтается в водяной пене, ожидая своего часа, чтобы явиться на свет, и этот образ, как это ни покажется странным, наполнил меня эротическим волнением, которое разлилось по телу сладкой дрожью.
Потом Сара лежала на спине рядом со мной, прижимая мою руку к своему животу. Мы были укрыты одеялами; я придвинулся к ней вплотную. В комнате было прохладно. В уголках оконных рам кое-где проступали льдинки.