Черешню оставляю, под предлогом, что неудобно нести. Николай за дорогу все уши прожужжал, что в Москве черешня – валюта лучше водки. С ней он, мол, всё что хочет достанет.
С Ниной расцеловываемся, как старые подружки. Телефон тоже оставляю. Не очень хочется, но так правильно. Макс давно ещё рассказывал, что на карельских да мурманских дорогах, если у тебя что в пути приключилось, не надо, как у нас, скакать да руками махать-голосовать, пока какой-нибудь пенсионер от скуки к обочине не примет поинтересоваться. Первый же, кто бы ни ехал, остановится. Будь ты с машиной закипевшей или так – пешим ходом. Северяне знают толк в жизни. Может, и не добрался бы Ломоносов до столицы, коли не было бы такого понимания и взаимовыручки у северных людей. У них всегда есть нечто большее, что объединяет, кроме слов и правил, – голод и стужа…
Спасибо вам, Николай. Спасибо вам, Нина. И Славе с Ларисой привет от меня и спасибо. До свидания! И здравствуй… Москва!
Москва ли это? Высадили чёрт-те где – в Кузьминках. Автобаза, мол, где-то здесь или склад, гостиница на Юных Ленинцев… так и не поняла. Ну, Кузьминки и Кузьминки. Метро, оно тем и хорошо – где бы ты ни был и куда бы ни собирался – всё рядом. Такой город. А кто запамятовал – советую прокатиться до Симферополя и обратно на беременной черешней и персиками «копейке». Тогда маршрут Ждановская–Кунцево – как из передней на кухню пройти покажется.
К Максу – на Колхозную. Там, где-то во дворах Колокольникова переулка. Глаза вспомнят. Ещё не поздно… Хотя, «поздно – не поздно»! О чём я думаю?! О времени? О времени, которого, может быть, уже нет. Но если не будет этого странного времени, у меня не будет чего-то значительно большего. Чего-то, без чего время, чем бы оно ни являлось и каким бы ни представлялось, – просто тиканье метронома на пыльном пианино, долгие вечера бабьего лета, осенний пожар клёнов и бесконечная седая промозглость зимы… Откуда я это знаю?.. Не знаю. Бегом в метро! Вдруг что-то напутано, перевёрнуто, и он уже уехал? Где искать, как нагнать?..
Вот он – жёлтый дом. Средний подъезд со стёршейся табличкой номеров квартир. Третий этаж. Направо.
Отец, наверное, тасуя бешенство с паникой, обзванивает всех подряд. А может… Странно, что я только сейчас о нём вспомнила. А может, он уже на вокзале в Симферополе или Феодосии. Смотря что пересилило. Если паника – на вокзале. Если бешенство – вообще ничего не делает. Сидит на террасе, пьёт вино и ждёт новостей… Поймёт ли когда-нибудь? Почему было не рассказать ему всё? А поверил бы?.. А ты сама?.. Вот сейчас позвонишь, дверь откроется – и что? «Здравствуйте, Владимир Максимович! Вам не следует завтра никуда ехать. Потому что послезавтра мясорубка селя оставит о вас только добрые воспоминания. И что мне тогда делать? Всю оставшуюся жизнь выслушивать ликбезы о последствиях «первой влюблённости»?.. Да, я влюблена. Да, с моим отцом вы ровесники… Но только вы можете знать, что с этим делать. А я знаю только, что нельзя делать БЕЗ этого. Ничего нельзя»…