Ты ведь мне расскажешь? ВСЁ расскажешь, правда? Я уже чувствую его. Оно уже во мне. Но я хочу увидеть. Прожить всё с тобой. Ты ведь подаришь мне то, без чего я умру завтра, Принцесса? Должен был умереть…
Макс резко поднимается и подходит к окну. Я оборачиваюсь, любуясь его движениями, нервностью фигуры и новым для меня выражением глаз и лица. Как будто на жестокие чёрные скалы мира опрокинули с небес чан нежности. И они упруго залоснились, сохраняя твёрдость воронёной стали. На моих глазах Тьма рождала Свет.
Как тогда, среди барханов на окраине посёлка с поэтически звучащим названием Айгене, воздух вокруг вдруг заструился слоями. Отдельные нити напоминали туман. Другие – как серебряные струны. Третьи – чернее бархатных вспышек неожиданной ночи. Нити овевали фигуру Макса на фоне провала оконного проёма. За которым, как будто из тех же струй, сплеталась странная картина: широкий уступ большого утёса, огромная – наверное, в три человеческих роста – птица, похожая на орла, сидящая на краю, и женщина, стоящая спиной к нам, с развевающимися волосами, облокотившаяся на крыло…
– Ты всегда была моей девочкой, Принцесса.
– Да, мой
… – Скажи мне, что с экспедицией.
– Всё нормально. Ребят отправил. Сказал, задержусь на пару дней и нагоню. Объяснил, что и как счёл необходимым. По минимуму.
– А они?
– Обозвали меня новым пророком и укатили.
– Поверили?
– У них нет выбора, моя Принцесса. Не знаю, стоит ли тебе когда-нибудь постигать уроки субординации, но это порой очень забавно. Поверили или нет, но местные власти предупредят со всем рвением молодых сердец о возможных последствиях землетрясения. Те не смогут не прислушаться: один из моих – сейсмолог с регалиями. Да я ещё письмо состряпал для солидности от конторы. Так что как минимум дороги перекроют и спасателей оповестят. А Михаил Афанасьевич – сразу на водохран к гидроузловским, он их там измордует своей интеллигентной непосредственностью. Может, и успеют что предпринять. Уровень спустят, чтобы давление в верхней части ослабить, или ещё чего. А нет, так хоть эвакуируются спокойно.
– А если не будет землетрясения?
– Значит, мы боги. Изменили мир, – он засмеялся. – Точнее, бог. Я даже имя придумал – Малик. От МАкса и ЛИКи.
– Нет. Если не будет землетрясения, ты не подумаешь, что всё это…
– Боже упаси! Я буду только рад – одним бедствием меньше. А что до глупых сомнений, что, ты подозреваешь, могут родиться у меня в голове, то я теперь почему-то с трудом могу представить себе саму процедуру сомнения. БЫЛО же то, что БУДЕТ, правда? А будет оно или нет, теперь важно только до степени спасения нескольких жизней. Но никак не для Малика. Вероятности – штука неуловимая. У меня у самого пока не всё в голове ровно, как высокогорное плато. Но Малик справится. Ведь это он и порождает эти вероятности. Господи, да я тысячу раз за ночь умирал в этом се́ле! Стоило лишь на миг представить, что ты не нашла бы себя! Или же мне бы всё-таки просто повезло, и я «всего лишь остался бы жив»! И снова блуждать неведомыми краями, что в первом случае, что во втором. Блуждать в темноте и кричать: «Малик! Малик!» И ждать, когда тьма откликнется светом! Бррррр… Прости меня. Я сам только что родился. И я родился нами… Владимир Максимович ещё пытается общаться со мной, но я чувствую, что он уже на грани принятия обета молчания. Так что наше новое имя лучше пока не озвучивать никому – а то в психушку упекут. А нам как-никак подарок преподнесён. Его ещё разменять надо. Двадцать лет – не кило гороху. Тут ещё и о здоровье надо бы позаботиться… А Ма́лик, кстати ещё, по-арабски – властвующий. То есть король, царь. Как тебе такое наше новое имя?