И, кстати, когда я поняла, что у меня получилось, грешным делом, подумала, а не взяться ли за дело в производственных масштабах? Подучить пару-тройку «адептов», раскурочить время там, сям… Может, и в консерватории что-нибудь само поправится. Но потом поняла – не хочу. Просто не хочу. Как тот журнал за полтинник в помощь детям Германии. Сотворив вас, я воссоздала и себя. Точнее, завершила… как фундамент. А когда фундамент закончен, остаётся только строить на нём дом. Но каждый – сам творец своего дома. Что толку, если всё поле будет заставлено фундаментами, даже с самыми благими намерениями – ипотечными?! Смешно, да?..
Прости за сумбур. Знаешь, многие представляют себе творца эдакой всезнающей самодовольной сущностью, позволяющей себе что заблагорассудится свысока – в прямом и переносном смысле. Мало кому приходит в голову, что, общаясь со своими творениями, он делает это либо из любопытства… Либо опасаясь за своё собственное здоровье, если можно так выразиться…
Всё это так забавно, как бокал молодого игристого в минуту радости, и так печально, как рюмка старого портвейна среди густой звёздной ночи… И оба этих чувства подобны. Вино жизни – оно и есть вино жизни…
– Сколько же вам… тебе сейчас лет? То есть, – Макс замялся – я хотел спросить, откуда ты? Точнее…
– Я поняла. Не смущайтесь, Владимир Максимович. Глупо чувствовать неловкость, интересуясь у дамы условным промежуточным возрастом её бессмертной души. Особенно если детство и юность тела последней не прошли для вас незамеченными… Я уж и забыла совсем, что это значит. Ужас как забавно! – она смеётся. – Когда началось моё путешествие, дай бог памяти, в 2046 году, биологически-условного времени моему телу было семьдесят семь лет. Это было так много дел назад, что уже и не важно совсем.
– Лика, ты выглядишь, как тридцатилетняя молодая женщина…
– Ах, увольте, мой дорогой. Вселенная сама заботится о красоте своих созданий, когда ты с ней накоротке, догадываешься, о чём я?
– Предполагаю… Так вы… ты хочешь сказать, что бессмертие – вещь достижимая?
– Зная, о чём ты спрашиваешь, скажу: нет. Тело обязательно износится и умрёт. Хотя проживёт по условным меркам достаточно долго. Может, пятьсот лет. А может, тысячу. Но кто считает эти дурацкие года? Разве что выжившие из ума раввины! Дела важнее времени. Их непрерывная цепь, их плотность, если хочешь, важнее любых оценок… Да и с философской точки зрения бессмертие не может существовать. В этом мире вообще не может быть «бес» или «без», как ни напиши. Только «с». Отрицание – непозволительная роскошь. Так что смерть есть. Вопрос только, ЧТО она есть… Умирает дерево – его пилят на дрова, дрова сгорают в камине загородного дома прекрасной пары как-то осенним прохладным вечером – пока хозяева пьют вино, греются у огня, болтают, занимаются любовью… Золу рассыпают под розовыми кустами. Следующим летом юный сорванец – их сын, – нарезав красивый букет, спешит в большой город на свидание и дарит его очаровательной леди. Вечером, у себя дома, перед сном юная барышня вдыхает этот потрясающий аромат любви и неги и засыпает. Ей снится сон: страна, в которой они все живут, разорена войной и бедствиями. Юный кавалер – погиб. Дом его родителей – пепелище… Она в ужасе просыпается. Но лишь еле уловимый запах роз напоминает о том, что мир был таким, каким она его помнит. А сейчас она одна. И приторный запах золы щекочет ноздри. Её кавалер погиб, дом его родителей – пепелище… Она умирает и видит сон: на следующий день после первого свидания они гуляют в парке. Бабье лето, но ещё жарко. Они пьют холодный лимонад, смеются, болтают. А потом едут за город – знакомиться с родителями. По дороге они встречают дровосека, везущего в их дом дрова для печи и камина, – вечера нынче прохладные… Вопрос: было ли это то же самое дерево?.. Смерть порождает смерть, продолжая жизнь. Жизнь порождает жизнь, отдавая дань смерти. Так где же граница и есть ли она вообще, скажи мне? Ты ведь уже знаешь ответ на этот вопрос, правда? Вспомни, что ты почувствовал, когда читал моё письмо?