Чеховы Новый год встретили в тоске, даже несмотря на то, что таганрогские власти позволили Митрофану Егоровичу купить для брата и его жены годовой семейный паспорт — теперь они могли открыто жить в Москве. Пожалуй, лишь один Миша >v не унывал: поняв, что ему грозит работа посыльного в магазине Гаврилова, он обшарил всю Москву и, наконец, уговорил одного директора школы взять его к себе и подождать, пока не найдется попечитель и не заплатит за учебу. Зима стояла холодная, но у одиннадцатилетнего Миши даже и пальто не было, так что в школу приходилось бегать вприпрыжку. Сто рублей, присланные Егором Михайловичем, быстро разлетелись. Антону было велено продать пианино и выслать деньги в Москву. Туда же была отправлена и его выручка от трех частных учеников. Коле удалось продать картину, Александру — юмореску, но оба они тратили деньги лишь на себя — любили приодеться и не отказывали себе в выпивке. Когда Антон перестал посылать в Москву дешевый табак, Александр, не стесняясь, перешел на дорогие овальные сигареты «Саачи и Мангуби».
Деньги утекали во всех направлениях. Александр послал Антону 15 рублей, чтобы тот купил билет в Москву на пасхальные каникулы. Семнадцатого марта Антон впервые в жизни отправился в столицу, хотя никто не представлял себе, где взять деньги на обратный билет. Александр убеждал брата остановиться у него в Грачевке и не стремиться в переполненную родительскую квартиру: «Во-первых, потому что я живу один и, стало быть, ты мне не помешаешь, а будешь дорогим гостем; во-вторых, потому что у родителев всего две комнаты с пятичеловековым населением (живущий тут же пес не в счет), в-третьих, обстановка у меня гораздо удобнее, чем у них, и нет ни оподельдоков, ни Ма [Евгении Яковлевны], ни 2 Ма [Маши], вечно плачущей по каким угодно причинам. В-четвертых, нет у меня пьянствующей безобразной Гавриловщины, а в-пятых, живя у меня, ты будешь свободен делать что хочешь и идти куда хочешь».
А стены родительского дома беспрестанно сотрясались от дрязг. Коля по пяти раз на дню клялся, что съедет. Павел Егорович с женой никак не могли найти школу для Маши — учебный год был в разгаре — и громко жаловались на жизнь. Сестра вызвала Александра выступить миротворцем. Явившись, он застал такую картину: в кухне в перепачканном сажей пальто сидела дрожащая мать, а в комнате отец латал свою шубу, не обращая ни малейшего внимания на слезы изруганной им жены. Коля пытался писать портреты сородичей, но Павел Егорович выгонял художника с его «вонючими красками» на кухню. Время от времени Павел Егорович объявлял, что больше не собирается кормить свое неблагодарное семейство, и бормотал себе под нос: «Блажен муж иже не иде на совет нечестивых». Евгению Яковлевну обижало, что Александр живет сам по себе. Тот же объяснялся в письме Антону: «Я имею возможность иметь хорошенькую, удобную комнату, приличный, здоровый стол и чистое белье, а главное, тишину и спокойствие, где не раздаются плачи биемых и гласи биющих, где никто не чадит, не беспокоит и не мешает. <…> Никто из них ни разу не спросил меня, есть у меня деньги, откуда я их беру, чем зарабатываю и много ли их у меня? Им до этого дела нет. Они знают только, что ежемесячно в определенный срок получают 5 руб. от меня и не в счет абонемента раз восемь в месяц пришлют за деньгами взаймы (отдача на том свете горячими угольками). Они видят, что я всегда прилично одет, блещет белье, перчатки и цилиндр, и вполне убеждены, что я миллионер».