Поэтому копирайтера я буду холить и лелеять. Даром что столько времени уходит на редактуру.
Знаки препинания летят в тартарары. В человеческий синтаксис, Ира, после клубного расписания тоже обратной дороги не бывает. Уберем хотя бы пассаж про Джими Тенора, который «совершенствовал свое авангардистское мастерство», лишим Кевин Блехдом звания «известная электронщица», перепишем с нуля текст про SCSI9, слишком уж он от Лондона до Сиднея, и потихоньку можно жить. Все сначала еще раз по мелочам починить. Цены на билеты и время начала в выходных данных под каждым концертом проверить. Никогда в жизни я не согласился бы на работу копирайтера для этого клуба.
И всего-то пять часов возни с редактурой. Какая малая плата за вылет в Токио. Был бы протестантом, смутился бы и еще фронт работы себе придумал. «Send to IKRA designer» – выключаем компьютер, спасибо, увидимся через две недели, и ноутбук я с собой ни за что не возьму.
Что еще с замком?
Входная дверь в офис заперта. Семь утра. Светает. Какого черта.
Ключи, туда-сюда, толкнуть – заперта дверь.
Не могла же охрана меня запереть.
Снег!
Он, зараза, падал всю ночь, липкий, ни к селу ни к городу мартовский снег, он завалил весь двор, вход в офис-избушку отрезан снегом, как отрезан и вход из клуба во двор к офису – дежурный охранник ко мне не проберется. Техники и охранники выйдут на работу к двенадцати – не то
что собраться в Японию, до аэропорта бы при таком раскладе доехать. Через окно бесполезно: решетка.
Я толкаю дверь. Толкаю раз, другой, десятый, закрыв глаза, медитирую на Золотой и Серебряный павильоны – они у меня рядом стоят, как Спасская башня и Мавзолей. Мычу себе что-то под нос, по науке, по теории трудовой песни – так ритмичнее. На пятой минуте дверь идет на попятную: приоткрывается сантиметра на три. Пять минут кажутся пятью часами. Я просовываю пальцы наружу по фалангу и совком уборщицы начинаю елозить по снеговой корке. Я очень хочу в Токио. У меня шопинг на Хараджу-ку. Раскопайте меня, пожалуйста.
Совок ломается.
Хватаю со стола бухгалтера калькулятор. Калькулятор управляется со снегом получше. Пять-десять минут, и вот уже пованивающее хлоркой ведро высовывается на улицу, и мой рукав в J.Lindeberg в этом ведре, в стеклянном сцепившемся снегу, и я в центре сугроба красным ведром откапываю себе путь – на остров Одайбу, где машины ездят без человечьей помощи, в клуб Exit, куда спускаться пять лестничных пролетов через накачавшиеся лилипутские тела, на кладбище Уено, по которому, как по городу мертвых, ездят велосипедисты. Золотой и Серебряный павильоны находятся в разных местах, и вообще они в Киото, конечно. Но в моей голове они торчат вместе, с двух сторон одного пруда, и в пруду устроен онсен, пахнет горячими ессентуками и плавают нарезанные ломтиками на сашими императорские карпы.