Дверь открыта. Кутикулы в кровь. Летим в Токио, без изменений.
***
– А это наш главный русский артист, – бережно, как сверток с младенцем, Сергей передает Хироси-сану CD-болванку.
На болванке написано «Максим».
Хироси-сан, менеджер японского EMI, так же бережно, двумя руками (что они вообще делают одной рукой? Харакири?) принимает диск и отправляет его в умопомрачительного дизайна плоский черный проигрыватель.
Диск – ни бум-бум. Тишина.
Хироси-сан вынимает диск, крутит в руках и нежно отправляет назад.
Тишина. Молчаливый певец Максим. Хироси-сан краснеет. Болванка пуста.
– ОК, мы пришлем вам по почте. – Сергей невозмутим. Ему глубоко наплевать. Сотрудничество между японским и российским отделениями лейбла-мейджора началось исключительно ради того, чтобы нам поставили японскую бизнес-визу. Туристическую дают в посольстве – только если ехать с турагентством. А мы, клиенты Хараджуку, скорее выпрыгнем с балкона, чем поедем отдыхать с турагентством. Тем более с русским.
За это и слушаем: час послушать японских коллег – труд не велик.
– У Хиромицу Агацума – очень успешный альбом. У Томоясу Хотей – успешный альбом. Тоже успешный альбом – у Элефант Кашимаши. Альбом Нориюки Маки-хара – очень успешный.
Мы с Сергеем киваем понимающе. Танька с порога сказала: «Don't speak English» – и теперь предательски дремлет в кресле в углу.
– Цубаки – успешный тоже. А вы знаете Утада Хи-кару?
Это, позвольте, запрещенный прием. Мы же вас не спрашивали, знаете ли вы певца Максима.
На Утада Хикару внезапно просыпается Танька.
– Йес, ай ноу! – и ведь радуется, чудо в перьях. Откуда Танька знает всех, кого она знает, у меня в голове
не укладывается. Все известные мне профессора от современной музыки были мужиками, все редакторы, все музыкальные журналисты, включая меня, – тощие, толстые, приземистые, долговязые, прыщавые самцы, компенсирующие околомузыкальной мастурбацией собственные «недо-» и «почти». Никаких барышень. Ну, может, диджей на радио. Или поет. Или с диджеем роман крутила и не заметила, как свою коллекцию собрала. Но миниатюрная девочка из Строгино, с активной личной и общественной жизнью, – почему это она мне как-то после университета рассказала про Mogwai, а не я ей?
У творцов признанных и не-, у спекулянтов в поисках легких денег, светских тусовщиков, разнокалиберных участников нашего броуновского движения есть в происходящем хотя бы мало-мальский практический интерес. Им надо быть услышанными, увиденными, заработать, продать, сублимировать – причинно-следственная связь работает безотказно-убедительно. И только Танька который год ставит меня в тупик. Ее монбланы недешевых изданий Radiohead – по любви, ее способность без всяких Q и NME (дон'т ведь спик, да и недешевые издания) в двух предложениях рассказать, кого я буду слушать завтра, – не дает сбоев, ее привычка самой платить за билет, диск или коктейль в баре – вообще не из Москвы. И правда, на подземном танцполе в токийском Exit, среди танцующих под 140 в минуту японок в одинаковом черном и открытом, она смотрится куда аутентичнее.