– В крепости видно мавританское влияние, – сказала Ада. – Когда ее переделали?
– Много раз, – ответил Габриэль. – Столетие назад, поколение назад и опять два года назад. Это не случайно крепость, inglesa. Вся Ламанча – это поле битвы.
Их лошади медленно шли через поле, и Ада осторожно вытянула шею.
Они обогнули нижний край земляного укрепления, вдоль его южной стороны расположилось приземистое прямоугольное строение – простая компания для великолепной крепости. У него тоже имелось две башни, но они были грубоватые и ничем не украшенные, одна выше другой.
Габриэль натянул поводья и посмотрел на аскетичное здание.
– Монастырь, – сказал он.
Бланка тихонько вздохнула.
– А где тут город?
Он указал.
– На восточной стороне монастыря и крепости, под отвесной крепостной стеной. Отсюда пешком несколько минут.
Подошел молодой оруженосец и помог Бланке спешиться. Ада последовала за ней, ее колени дрожали от усталости.
Одна из дверей открылась. В арочном проеме стоял Фернан с широкой ухмылкой на лице.
– Добро пожаловать домой, Габриэль. Тебе удалось привезти двух женщин, тогда как у меня нет ни одной.
Габриэль спрыгнул с коня.
– Фернан, я не скучал по тебе.
– В такой-то компании, надеюсь, что нет.
Он улыбнулся еще шире, его голубые глаза искрились. Даже эти благочестивые одежды не могли придать важности или внешнего приличия его лицу.
Передав поводья оруженосцу, Габриэль прошел мимо Фернана и направился в монастырь, окружающий центральный внутренний двор. Ада и Бланка последовали за ним, там их представили.
Фернан поцеловал Бланке руку.
– Нет необходимости отказываться от утонченных манер, даже в таком презренном месте изгнания.
Бланка рассмеялась, ее веселость наконец вызвала сердитый взгляд у Габриэля.
– Покажи женщинам их комнаты, Фернан, если ты не против.
С насмешливым поклоном Фернан предложил одну руку Аде, другую – Бланке.
– С моим удовольствием, можешь быть уверен. И приходи утром, Габриэль, Пачеко хочет видеть тебя.
Габриэль оставил женщин с Фернаном, отчаянно желая больше никогда их не видеть. Он так крепко сжал кулаки, что перестал чувствовать пальцы, он не чувствовал ничего, ничего кроме удушающего желания привлечь к себе Аду и снова вкусить ее.
Поэтому он ушел не оглядываясь. Если бы он посмотрел назад и подумал о том, как они были вместе, это уничтожило бы всю его гордость и все остатки его решительности.
Он шел по узким коридорам монастыря к своей аскетичной келье. Его кожа пахла Адой. После быстрого умывания он оделся и натянул новое монашеское одеяние поверх свежей одежды.