Я первый раз в жизни на них наорал:
— Мне двадцать лет. Я — француз. Я не боюсь спать один. У деда инсульт. Он хочет дать дуба!
С тех пор дедушка то просился в больницу, то — из больницы. То ему пить, то — писать и какать. Родители ходили с открытыми от отчаянья ртами.
После ужина я пошел провожать дочь генерала в Париж. Она жила в роскошной гостинице на Распае, бывшей штаб-квартире Гестапо. Было еще время взять последний RER.
— Сося, — сказала мне Катя, — только негры ездят в RER!
Перед тем, как заснуть, я подумал, что если она снимается в порнографии, с ней надо трахаться, а не есть кролика.
— Elle est insupportable, — объявила Сося утром, уходя реставрировать.
— Больше ее не надо, — сказал Сося в желтом деканском галстуке.
Париж, конечно, пресный город, но в нем тоже кое-что есть. Мои друзья по университету презирали эти места за буржуазный разврат. Я взял у них адрес.
— Хочешь, настоящий притон? — позвонил я Кате. — Где трахаются.
— Не верю, — сказала она, — приезжай.
Она спустилась в холл гостиницы в черном маленьком платье.
— Тебе уже есть двадцать один год?
— Вчера исполнилось.
Я не стал уточнять. Мы взяли такси. Я плохо знаю эту часть Парижа. Остров Сэн-Люи. Туризм-снобизм. Антикварные лавки с дикими ценами. Шел дождь.
— У вас тут классно идет дождь, — неожиданно обрадовалась Катя. — А что родители?
— Музыкант увел их в ресторан с журналистами из le Monde. Ностальгировать по советской Москве.
— Старички, — засмеялась Катя. — Я им не понравилась.
Таксист подвез нас к железной двери на узкой улице возле набережной. Мы позвонили по селектору. Нам открыли, не спрашивая. Мы сняли плащи в гардеробе, поднялись по лестнице. Дама приличного вида спросила наши имена.
— Фамилии? — переспросил я.
— Имена.
Мы назвались. Я заплатил за себя полтыщи. С Кати не взяли ничего.
— Какое у вас красивое платье, — сказала дама Кате.
— Нормальное, — сказала Катя.
Ее французский был из учебника. Такой никакой французский.
Заведение начиналось с бара. Сидели мужчины среднего возраста. Ничем не отличалось от других баров Парижа. Разве что хозяин за стойкой выдал свой румынский акцент. Он был припудрено-овальным, как всякий преуспевший румын. Девушка, ему помогавшая, с огромным декольте, сиренево накрашенными губами, говорила с португальским акцентом. Где-то дальше играла музыка. Ретро-старье.
— Ну, и где тут бардак? — спросила Катя.
Мы еще ни разу не поцеловались. Катя взяла стакан, мы пошли на разведку. Небольшие залы, по стенам стулья, это мне напомнило колонии вакансов в горах, где девушки сидят и ждут, когда пригласят. Встречались полуголые клиенты. Танцевали. Но дальше уже не залы, а темные спальни с безграничной кроватью. Мужчины стояли в очереди, дроча члены в резинках. Мы были самые молодые. Африканец подошел церемонно: