— Я же не имею доступа к вашим мистическим делам. В советском государстве всякая мистика-идеалистика и вейсманизм-морганизм считаются вещами недопустимыми, вносящими в человеческое сознание панику и антикоммунистические, антипартийные сомнения. А это чаще всего приравнивается к антисоветской трусости и в экстремальных ситуациях наказывается расстрелом.
— Да, я знаком с коммунистической идеологией, — помрачнел Гесс. — Поэтому всегда был антикоммунистом, антисемитом, а сейчас превратился ещё и в закоренелого антифашиста.
— Не может быть! — недоверчиво буркнул Бурякин. — Хотя в ваш полёт к Гамильтону тоже до сих пор плохо верится. Интересно, вы действительно хотели вовлечь Великобританию в войну с Советским Союзом на стороне фашистской Германии?
— Как знать, чего я хотел, чего не хотел? — вопросом на вопрос ответил рейхсфюрер. — Может, чего хотел, то вовсе не зря не получилось, иначе я бы никогда не встретился с вами и не смог бы провести тех работ, над которыми трудился здесь не один десяток лет. Для этого необходимо было действительно отключиться от остального бренного мира и оставить драку за власть людям, жившим только для собственной утробы.
— Вот как?! — полковник в упор взглянул на собеседника. — Вам уже стал известен смысл жизни на этой планете?
— Посидите в заключении с моё, может быть, вам ещё и не такое откроется, — парировал Гесс. — Но пойдёмте в мой подземный бункер. Там я смогу объяснить вам значение девяти важнейших рун, с помощью которых вам удалось в прошлый раз кое-что выудить из подпространства. Кстати, по дороге вы мне подробно расскажете о найденном кладе, если вам это не покажется нетактичным любопытством. Заранее объясняю — это мне необходимо для анализа вашего нейрофизиологического сознания.
— Даже так? — удивился полковник. — Ну, хорошо. Я могу рассказать всё, что с нами случилось, потому что доверяю вам, как никому в жизни ещё не доверял, даже своим родителям.
Собеседники отправились в сторону сопки, на вершине которой был вход в Карасумский муравейник, где трудились отщепенцы внешнего мира, по каким-то критериям не принявшего их в общее человеческое стадо. Хотя жизнь в этом стаде не сулила ничего хорошего даже самым выдающимся стадным баранам.
То, чего достигли отщепенцы-островитяне, казалось сейчас Бурякину намного важнее всяческих достижений народного и даже инородного хозяйства. Если действительно островитяне понимают смысл существования человечества, то, значит, у них уже имеются свои критерии выбора жизненного пути, несмотря на отсутствие связи и доступ к соблазнам остального мира. Да и кто сказал, что сочинённые человеком законы и правила жизни — есть какие-то аксиомы, не требующие доказательств, или новые Божьи Заповеди?!