После Сто двадцать пятой улицы вагон начал пустеть; стоящих пассажиров уже почти не осталось. Я присел на освободившееся место, краешком глаза заметив, как на противоположное сиденье опустился какой-то мужчина. Минуту спустя, оторвав глаза от газеты, я обратил внимание, что он смотрит на меня в упор. Он был очень худой, с длинными, цвета воронова крыла волосами, зачесанными назад и уложенными в гребень с помощью какого-то фиксирующего лака. Длинное вытянутое лицо, черные бусинки вместо глаз; почему-то мне ещё бросилась в глаза его полосатая рубашка с галстуком, заколотой булавкой с жемчужной головкой. Незнакомец пристально разглядывал меня, нисколько не смущаясь, что я заметил его взгляд.
Когда поезд остановился на Сто шестьдесят восьмой улице, и я поднялся, чтобы выйти из вагона, незнакомец последовал за мной. Пройдя за мной по платформе несколько шагов, он взял меня за локоть и потребовал:
— Гони ключ, шеф.
Душа у меня сразу ушла в пятки. Все жители Нью-Йорка стараются отгородиться от окружающей действительности каменной стеной и всерьез пугаются, когда она рушится. Тем не менее, принимая во внимание даже этот факт, я струхнул больше, чем следовало. Впрочем, не забудьте: в моей стене в тот вечер бреши пробивали уже дважды. Несмотря на то, что мы живем в обществе, восхваляющем насилие почти в той же мере, как и секс, где мутные волны насилия потоком выплескиваются из газет, кинофильмов, телепрограмм, книг и журналов, большинство из нас все же с ним сталкивалось. Дрался я всего раз в жизни — в шестнадцать лет. Став взрослым, я ни разу не бил никого по лицу, да и сам не получал зуботычин; говоря по правде, я даже не знал бы, с чего начать. Поэтому я поступил так, как на моем месте повели бы себя многие другие. Отвернулся и зашагал вперед, не обращая внимания на тонколицего преследователя. Тому такое обращение пришлось не по нутру, догнав меня на лестнице, он грубо схватил меня за руку, резко развернул лицом к себе и процедил холодным тоном, от которого по спине у меня поползли мурашки:
— Я хотел по-доброму, сука, но ты вынуждаешь меня быть грубым. Отдавай ключ.
Немногие пассажиры, сошедшие с нашего поезда, уже поднялись по ступенькам к выходу, оставив нас вдвоем.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал я. — Я вас не знаю и не понимаю, чего вы от меня добиваетесь. К тому же, я опаздываю.
Я попытался высвободиться, но его пальцы стиснули мой локоть железной хваткой. Узколицый ухмыльнулся.
— Так я тебе и поверил.
— Отпустите меня.
— Отдай ключ — отпущу.
— Какой ключ? Я даже не понимаю, о чем вы говорите.