Немец хотел возразить, но, пожевав губами, только махнул рукой. Мы помолчали, какое-то время посидели в тишине. Наконец я не выдержал:
– Зиг, ну их всех к бесу. Что было дальше?
И Шерхель продолжил свой рассказ:
– Поначалу они нас не трогали. А потом началось – набеги, диверсии, похищения детей…
– А детей-то зачем?
– Все просто. Они похитили двадцать семь малышей, и Сычев объявил: если родители хотят увидеть своих чад живыми и здоровыми, то должны переселиться на территорию империи и принять имперское подданство.
– И что? Вы отпустили родителей?
– Конечно. Тут и обсуждать было нечего, – Шерхель махнул рукой. – Да что там говорить! Чжао Жэнь им ракеты делает, у них теперь армия в шесть раз больше нашей. Кавалерия, пехота, передвижные ракетные батареи… Мы, конечно, тоже без дела не сидим, но расклад не в нашу пользу. Сильно не в нашу. Был момент, года полтора назад, когда мы закрепились в степи, создали несколько укрепленных поселений, вышли к океану, начали строить сеть дорог, видел небось. Бронепоезда вон построили, взрывчатку мощную научились делать…
– А порох? Если бы у нас был порох, то…
– Знаю, знаю! Если бы у мельника были рога, он был бы чертом. – Зигфрид вернулся к столу. – Да, мы теоретически можем скопировать и наладить производство пулевых винтовок. И свои образцы разработать – тоже не проблема. А вот порох… Не дается он нам. Смешно, шайсе, очень смешно! Мы не в состоянии вновь изобрести то, что на Земле изобрели чуть ли не до нашей эры.
– Погоди, Зиг. Я же явственно видел пушки на бронепоезде! Они чем, святым духом стреляют?
Шерхель иронически посмотрел на меня, отхлебнул из стакана, утер выступившие слезы и ответил:
– Это паровые пушки, Клим. Стреляют разрывными снарядами, которые выталкиваются из ствола паром. Бьют по максимуму на пять сотен шагов. Оружие неплохое, но с ракетами свободников не сравнить.
– А как же…
– Слушай! – перебил меня немец. – Я устал. Я устал говорить и устал вспоминать. Давай напьемся, а? Надеремся, как настоящие швабы, будем орать песни и топать ногами! Не могу я больше говорить обо всем об этом. В дерьме мы. По уши. И точка.
Я посмотрел ему в глаза и кивнул:
– Давай, Зиг. Давай напьемся и будем орать песни. Наливай!
И мы наливали. И пили. И пели. И говорили, и разговор наш всякий раз возвращался к одному – что делать? Мы спорили, орали друг на друга и едва не подрались, а может, и подрались…
…Часа через три, когда запасы шнапса истощились, мы собрались покинуть гостеприимный кабинет Шерхеля.
– Ночевать будешь у меня, – заплетающимся языком прошамкал Зигфрид.