– Я ответила на твой вопрос? – По ее голосу я понял, что Акка справилась с собой.
– Будем считать, что да.
– Тогда теперь говори ты.
– А что говорить? Разве ты не читала моих дневников?
Акка странно посмотрела на меня:
– Твоих дневников? Ты до сих пор ведешь дневник? Но где и как я могла их прочитать?
«Ай да Цендорж!» – мысленно я поблагодарил монгола, хотя сам велел ему передать записки Акке. Но теперь даже к лучшему, что она их не читала.
– Ну, что же ты молчишь, Клим Елисеев? Лжецом ты никогда не был.
Я приподнялся на локте, скривился от боли в боку.
– Да, Аня, я не был лжецом. Генаврику – так, кажется, ты когда-то меня назвала? – ни к чему лгать.
– Нет, – задумчиво глядя на меня, покачала головой Акка. – Ты теперь уже не генаврик. Все изменилось. Сейчас ты больше всего похож на того мужика из старинной побасенки: «Я медведя поймал! Так веди сюда. Не могу, медведь не пускает». Ты будешь говорить?!
Последнюю фразу она практически выкрикнула – на щеках обозначились резкие складки.
– Что ж, уговор дороже денег, – вздохнул я. – Начну с главного: после крушения «Кондора» на склоне одной из гор Экваториального хребта мы пошли на запад, стараясь как можно быстрее покинуть высокогорье – у нас не было ни еды, ни теплых вещей. И вот там…
В изголовье моего ложа что-то зашуршало. Акка, до того внимательно смотревшая на меня, перевела взгляд, и я увидел, как ее зрачки вдруг расширились, а лицо исказилось.
– Тихо, друзья мои, тихо, – прошелестел в палатке знакомый голос. – Эта штука бьет наповал с километровой дистанции, а уж с полуметра у вас просто нет шансов.
Вывернув голову, я увидел вороненый ствол пулевой винтовки, смотрящий на нас, а над ним в прорезе полога жутко улыбалось изуродованное лицо Лускуса…
– Зачем пришел? – хрипло спросила Акка.
– В таких ситуация обычно говорят: «Здесь вопросы задаю я», – сдержанно хохотнул Лускус. – Во-первых, здравствуйте. Домина Анна. Клим Олегович, рад видеть вас если не в добром, то по крайней мере в здравии.
– Что-то раньше таких любезных речей от тебя слышно не было, – фыркнул я. – Или набрался у своего императора? Там, при дворе, поди, одни высокоученые мужи, да? А за главного искусника у вас Каракурт. Глотку кому-нибудь перережет, крови попьет – потом сонет сочинит. Так?
Я тянул время, лихорадочно соображая, что предпринять. Умирать очень не хотелось, но и сидеть в одной палатке с предателем – это тоже было выше моих сил. Аккой, похоже, овладели еще более сильные эмоции, и она потихоньку, медленно, тянула левой рукой из ножен кинжал.
– Слушайте, ребята… – неожиданно как-то очень по-простому, по-дружески произнес Лускус, – вы чего, в самом деле? Совсем озверели? Какой Каракурт, какой двор? Я по делу, речь о жизни и смерти, если так можно выразиться. А вы… Один зубами меня готов загрызть, другая уже ножик достала, сейчас воткнет в единственный глаз.