— Что за обогреватель? — быстро спросил Эйнсли.
— Обычный домашний рефлектор, сержант. Из него выдернули спираль, обмотали ею ноги мистера Хенненфельда, а потом включили в розетку. Когда мы обнаружили трупы, ноги у него были все черные как уголь.
— Почему же ты мне ничего об этом не сказал? — с упреком бросил Эйнсли Квинну.
— Забыл, должно быть, — пробормотал тот растерянно.
Эйнсли, похоже, устроило это объяснение.
— Могу я продолжать, лейтенант? — обратился он к Ньюболду.
— Продолжай, Малколм.
— Руби, — сказал Эйнсли, — мы можем составить список предметов, найденных во всех четырех случаях?
— Конечно. На компьютере?
— Да, да, на компьютере, — нетерпеливо вмешался Ньюболд.
Руби послушно пересела за отдельно стоявший столик с компьютерным терминалом. В отделе ее прозвали “компьютерным магом”, и коллеги из других следственных групп частенько просили ее о помощи, запутавшись в мудреных программах. Пока остальные ждали, она проворно пробежала пальцами по клавиатуре и вскоре доложила:
— Я готова, сержант, диктуйте. Сверяясь с лежавшими перед ним записями, Эйнсли начал:
— Семнадцатое января. Кокосовый оазис. Гомер и Бланш Фрост. Четыре дохлые кошки.
Пальцы Руби забегали по клавишам. Когда они замерли, Эйнсли продолжал:
— Двенадцатое марта, Клиэруотер…
— Минутку! — послышался вдруг голос Берни Квинна. — Были ведь еще глаза мистера Фроста. Их выжгли с помощью какой-то горючей жидкости. Если уж мы говорим о ступнях Хенненфельда…
— Да, Руби, занеси в первую графу глаза мистера Фроста, — согласился Эйнсли и не без ехидцы сказал Квинну:
— Спасибо, Берни, теперь я запамятовал, с каждым случается, не так ли?
Они зафиксировали подробности дела в Клиэруотере с помятой трубой и картонным полумесяцем, добавили к списку Форт-Лодердейл с обогревателем и обугленными ступнями и перешли к убийству в коттедже номер восемнадцать в Сосновых террасах.
— Запиши: бронзовый сосуд, — начал Эйнсли и замолк.
Руби записала и спросила:
— В нем было что-нибудь?
— Было. Ссаки и говно, — брякнул со своего места Пабло Грин.
Руби обернулась ко всем и с невинным видом поинтересовалась:
— Мне так и записать или лучше будет “моча и фекалии”?
В ответ громыхнул смех. Кто-то сказал: “За это мы тебя и любим, Руби”. Даже Ньюболд, Янес и мрачный заместитель шефа полиции Майами разделили общее веселье. Для людей, повседневно видящих смерть, любой повод посмеяться всегда был желанен, как свежесть ливня в жару.
И именно в этот момент.., когда смех почти затих.., болезненной вспышкой озарения, в ослепительной ясности, Эйнсли увидел вдруг все.