Ярмонка (Голышев) - страница 15

Пушкин, не обращая внимания на гоголевский лепет, дочитывает последний абзац статьи.

Пушкин: "…Увы! это неотразимая истина: что чем более поэт становится поэтом, чем более изображает он чувства, знакомые одним поэтам, тем заметней уменьшается круг обступившей его толпы и наконец так становится тесен, что он может перечесть по пальцам всех своих истинных ценителей".

Дочитав статью, Пушкин бросает журнал на письменный стол, тяжело опускается в кресло и в глубокой задумчивости треплет бакенбарды. Гоголь замер в ожидании пушкинского вердикта.

Пушкин(сдержано): Вы в статье своей меня, вроде как, похвалить намеревались… на правах, так сказать, "истинного ценителя"?

Гоголь(уточняет): Воскурить фимиам пред алтарём божества, поклонение коему…

Пушкин(перебивает): Любезный Николай Васильевич, как бы вам сказать… "Фимиам", как Вы изволили выразиться – это не вполне критика. Несколько иной жанр… Может быть вам стоит глубже изучить предмет? Скажем, перечитайте и приведите в систему все, что было написано до сей поры. (увлеченно) Если будете прилежны, дело может увенчаться фундаментальным трудом. Назовем его "История русской критики"…

Гоголь(хмуро): Хворый я. Здоровья слабого. Боюсь, закончить не успею, коли возьмусь…

Пушкин: (насмешливо): Тем более, нельзя мешкать. Завтра же приступайте!

В дверь решительно входит пушкинская жена в бальном наряде.

Наталья Николаевна: Изволь распорядиться начет платья. (осеклась) Ой, у тебя посетитель.

Пушкин(мягко): Не тревожься, душа моя. Мы уже заканчиваем. Вели мундир готовить.

Наталья Николаевна(сдержанно): Прошу тебя, поторопись. Государь, ты знаешь, неумолим…

Гоголь(выпаливает): Позвольте выразить всецелое восхищение Надежда Николаевна. Весьма рад знакомству.

Пушкинская жена бросает в сторону Гоголя холодный надменный взгляд, сухо кивает и удаляется, раздраженно шурша юбками.

Пушкин: Наталья.

Гоголь: Виноват.

Пушкин: Мою жену зовут Наталья Николаевна, а вы сказали "Надежда".

Гоголь бормочет что-то нечленораздельно-извинительное и смущенно умолкает. Пушкин – в глубокой задумчивости. Пауза.

Знаете, у Вас некоторые вещицы весьма смешны. Там где Иван Никифорович поссорился с этим… (щелкает пальцами) как его? Весьма оригинально. И вообще, когда вы берете на себя труд придирчивой отделки, заметно лучше становится. Плавность появляется, слог выправляется. Только герои у Вас – какие-то (подбирает слова) слепки гипсовые. Будто у них душу вынули и… Мертвые какие-то души. Вурдалачьи.

Пауза.

И дотошное выписывание мелких завитков не выручает. Фантасмагоричность иных сюжетов развлекает, да. Но пищи – ни уму, ни сердцу – не дает. Вроде, и смешно, и занимательно. А кончишь – тоска. "До чего ж, думаешь, грустна и безотрадна Россия у автора". А ведь она не такова…