Этот невменяемый, черный, как земля, старый нищий пел, кричал, молился, плакал и смеялся.
Маленький Володя внимательно присматривался к нему. Странные рассказы старца вызывали у него разные мысли.
Вдруг к избе старосты подъехала, звеня колокольчиками, повозка, за которой верхом на конях ехали двое полицейских.
В комнату вошел чиновник. Высокомерно поздоровался со старостой и спросил:
— В твоей деревне живет Дарья Угарова, вдова солдата, погибшего на Турецкой войне?
— Живет… — ответил перепуганный мужик, надевая дрожащими руками на сюртук латунную бляху с надписью «староста» — символ его власти. — Возле Кривого ущелья стоит хата Угаровой…
— Покажи мне дорогу к вдове! — приказал чиновник и вышел из дома.
Они шли в сопровождении толпы баб, поющего Ксенофонта и сбегавшихся отовсюду мужиков.
ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ
(в первом классе гимназии)
Возле маленькой хаты с дырявой, крытой черной гнилой соломой крышей и выбитыми, завешенными грязными тряпками окнами доила корову немолодая женщина; две девочки деревянными вилами выбрасывали из хлева навоз.
— Именем закона отбираю у Дарьи Угаровой дом, пашню и все имущество за неуплаченные после смерти мужа налоги, — объявил чиновник строгим голосом. — Исполняйте свои обязанности!
Он кивнул в сторону сидящих верхом полицейских. Те вывели корову и стали опечатывать избу и хлев.
— Люди добрые, соседи! — завопила, вздымая руки, баба. — Спасайте, сбросьтесь, заплатите! Сами знаете, какая у меня в доме нищета! Мужика у меня нет… пропал на войне… Что же я, несчастная, одинокая, сделать-то могла? Ни плуга у меня, ни работника… Сама выхожу в поле с деревянной сохой, в которую корову и девчонок моих малолетних запрягаю… Если бы не корова-кормилица единственная, мы бы давно уже с голоду померли… Спасайте!.. Заплатите!
Мужики опускали глаза и угрюмо смотрели в землю. Никто не пошевелился, никто не проронил ни слова.
— Ну вот! — сказал чиновник. — Еще сегодня Дарья Угарова должна покинуть жилище. Староста проследит, чтобы ни одна печать не была нарушена до завершения дела.
После этого он раскланялся и сел в повозку. За ним, держа корову на веревке, поскакали конные полицейские.
Толпа не расходилась. Все стояли молча и слушали мольбы, жалобы и рыдания Дарьи. Она терзала на себе полотняную, подпоясанную веревкой рубаху; рвала на голове волосы и пронзительно кричала, как раненая птица.
Раздвигая толпу, к ней подошел Ксенофонт.
Бряцая цепями, встал на колени перед плачущей, отчаявшейся бабой. Прижимая пальцы ко лбу, плечам и груди, шептал молитву и смотрел на нее неимоверно горящими глазами.