Дзержинский и Федоренко совещались, куря сигареты…
— Умоляю, чтобы солдаты не мучили больше мою семью! — отчаянно воскликнул Володимиров.
— Еще минутку! — вежливо и спокойно ответил судья. — Только от вас зависит полное освобождение симпатичной дамы и милого Петеньки…
В кабинет кого-то ввели. Ленин осторожно поднял голову. На пороге стояла женщина.
Казалось, что она сошла с какой-то картины.
— Где я видел такую фигуру? — думал Ленин, потирая лоб. — Кажется, на какой-то картине времен французской революции? А может, и нет…
Высокая, гибкая, с гордо посаженной красивой головой, стояла молодая еврейка. Ее белое, как молоко, лицо, горящие глаза, черные дуги бровей, чувственные губы и огромный узел черных волос, мелкими завитушками падающих на шею, и вдохновенный лоб — все было совершенно в линии рисунка и красках.
— Юдита… — прошептал Ленин.
Она стояла спокойно, вызывающе опустив вдоль выразительных бедер руки. Ее высокая грудь вздымалась едва заметно.
Федоренко долго осматривал ее, похотливо щуря глаза. Наконец спросил изменившимся голосом:
— Имя и фамилия прекрасной… дамы?
Она даже не пошевелилась и не посмотрела на судей.
— Какая вы нехорошая! — тихо засмеялся Федоренко. — Мы ведь знаем, что в данный момент восхищаемся красотой и обаянием мадемуазель… Доры Фрумкин…
Она не изменила позы; даже веки ее не дрогнули. Казалось, что она ничего не видит и не слышит.
— Обвиняемый, подтверждаете, что это Фрумкин, о которой вы нам только что рассказывали? — спросил судья Володимирова.
— Да… — шепнул офицер, боясь взглянуть на стоявшую в дверях женщину.
При этом страшном для нее слове ее вид не выражал ни малейшего волнения или беспокойства.
— Власов! — прокричал срывающимся голосом судья. — Отведите Дору Фрумкин в мою канцелярию и скажите, чтобы Мария Александровна занялась ею. Я скоро приду…
Солдаты увели арестованную.
— Владимир Ильич! — позвал Дзержинский. — Выходите и объявите, что за ценные показания даруете жизнь гражданину Володимирову, хотя он заслуживает смерти.
Ленин встал и, глядя на своего бывшего шофера и судей, не мог произнести ни слова.
Федоренко приблизился к нему и принялся хвастаться своим опытом, рассказывать о давних временах, когда он, как жандармский ротмистр, тайно способствовал настоящим революционерам. Ленин слушал его холодно, с выражением отвращения на лице.
Дзержинский тем временем отдавал какие-то приказы.
Солдаты, освободив женщину и мальчика, вышли. Володимиров прижимал к себе дрожащего, шатающегося сына и измученным, болезненным взглядом смотрел в суровые глаза жены.