Мой сон, прекрасная сказка ночи, опять пленил своим эфемерным очарованием…
Время, проведенное в мечтах, летит незаметно. Не успела оглянуться, а вдалеке уже виднеются домишки на окраине села, справа, отражая небо, блестит под солнцем зеркальная гладь реки.
Наконец-то… Наконец-то я дома!!!
Взгляд невольно отыскал едва виднеющиеся с дороги развалины старой церкви и погост…
Странник…
Я почти позабыла о нем… За всем случившимся воспоминания о нашей встрече отошли на задний план, померкли, принимая оттенок нереальности.
Но стоило приблизиться к Зотовке, как услужливая память вернула нашу необычную беседу, глаза невольно вновь поймали его взгляд. Я почти физически ощутила на лице, теле, руках струи дождя, уловила запах грозы, слышала шум разбивающейся о воды землю вперемешку с раскатами грома.
— Мама! — Яна, выскочив из дома, сбежала по ступенькам, рывком отворила калитку и повисла у меня на шее. Я зарылась лицом в её волосы. Особый, любимый запах родного человечка: молоко, ветер дующий с лугов, речная вода — всё смешалось в нем.
— Привет, родная! Как вы?
— Здорово! Смотри! — она засучила рукава футболки. — Классно загорела?
— Отлично! — я потрепала её по щеке, чмокнула кончик носа. — Как спелый персик! Рада за вас! В городе пыль и духота, а здесь…
— Да, мам! Только вот… — Яна осеклась, повернув голову в сторону дома тети Кати. Та вышла на крыльцо и, держась за перила, потихоньку спускалась, глядя себе под ноги. Черный платок на голове…
— Дед Евстафий?… — прошептала я. Яна молча кивнула.
Невольно бросила взгляд на опустевший завалинок, отпустила руки дочери и направилась навстречу Екатерине Евстафьевне.
— Маргаритка, доченька! — она подалась мне навстречу. — Схоронила я отца-то… Третьего дня уж девять дней минул! Никогда не ждешь, а как приходит…
Она на ходу вытерла уголком платка заплаканные глаза и, подойдя вплотную, обвила меня руками, положив голову мне на плечо.
— И мужа давно схоронила, а только теперь одна-то совсем осталась. Одиноко… Иной раз забудешься, обедать позовешь. Тишина. По ступенькам никто не шаркает, как раньше бывало. К смерти, девочка, никогда не привыкнешь. Пусть стар был, пожил, говорят, а отпускать больно!
Я молча прижалась щекой к её голове, по своему опыту знала, что банальные фразы здесь ни к чему. А она все говорила.
— Умирать-то оно в любом возрасте не хочется… Вот и отец… В полном рассудке угасал, знал что конец… Нет, чувствовал скорее. Мы с ним за это время всю жизнь заново перемололи. Рассказал всё, что помнил. А помнил многое… Сколько испытаний, девочка, на долю человека отпущено! Не счесть! Кажется, из них одних и жизнь-то наша соткана.