Степан сразу закряхтел: к чему тогда его словесами было прельщать, если Лузин попадает туда естественным порядком?
Обрисовали положение детальнее. До недавнего времени шло по-штатному. Но уже неделю фиксируются странные отклонения в работе антенны. Об этой, как казалось Ивару, ничего не значащей патологии сообщалось мэтру за ланчем. Однако дело приняло после определенных умозаключений Копеляна такой глобальный оборот, что возможные результаты могут подрубить сухожилия парадигме, господствующей в современной физике.
Последовало профессорское: «Хм, Ивар…»
— Да, могут подрубить! И не «хм», а поседова, — чиркнув пальцем у пояса. — По самые погремушки! Понимаешь, после импульса резонанс потухает в строгой арифметической прогрессии. Когда я поднял чувствительность моих побрякушек до максимума, — Ивар погладил себя по белобрысой челке. — Оказалось, что часть реликта пропадает. Что-то высасывает безделицу, как будто у антенны качает невидимый насосик. И можно было бы разобраться с ним официально, но наш дорогой профессор вдруг связал сё техническое недоразумение со своей единой теорией поля, — здесь Лузин показал что-то круглое, полагающееся огромным, судя по силе взмахов рук. — Финт в том, что гипотез о единой теории поля больше, чем чешуи, но, по моему разумению, именно профессорская модель является моделью, а не гипотезой, разорвись селезенка у конкурентов! И если всё действительно верно, в чем я ни капелюшечки не сомневаюсь… Где дерево? — суеверно постучал по крышке стола и себя по лбу. — То этот насосик и есть золотой ключик, гораздый открыть ту самую дверь, за которой сокровищ мешки. Ух!
Степан пошарил глазами под ногами, пробормотал:
— А я как бы Буратино буду.
Из чего автоматически вытекало, что профессор с Лузиным представляют собой кота Базилио и лису Алису. Копелян крякнув, сам разлил коньяк. Без всяких там тостов каждый политкоректно саданул свое.
— А мы не ломимся в открытую дверь?
После чего Лузин терпеливее Христа объяснил, что необходимое им невозможно из-за человеческих качеств второго сотрудника. Натуральная сволочь и стукачок. Ночью тоже нельзя. В семнадцать-тридцать комплекс ставиться на автоматику, а сигнализация работает до восьми последующего утра. Объект-то режимный. Знает ли художник о чем речь?
Слышал. Шила в мешке не утаишь. С космофлотом что-то там.
— Вот-вот, лестная для нас маменька. Так что, подкинем дружно животом?
Ясно с полу-чиха, что здесь авантюра чистой воды, — думал Степан. Но почему эти темнят до последнего? С профессором ладно, он его первый раз видит, в воротничке колотушку из твердого войлока. Однако ж и ассистент крутит. Но в лоб он их спрашивать не будет. Если играть в такие игрушки, то честно.