– Меня обманули. Но я не контуженый, нет, я ж сразу все просек…
– То есть?
– А вот то и есть, – прохрипел Турбан. – Я с ворами баяню. С блатными. Если надо – пожалуйста, здесь все просто. Братва, она и есть братва… Я их психику насквозь вижу, я знаю, чего ждать от них, чего с ними можно и чего нельзя. И чего мне бояться. А вы мне баклана подсунули, который сидит жопой на атомной бомбе и ерзает на ней, и хнычет, что ему неудобно. И хотите, чтоб я присел рядом и поговорил с ним по душам. Не-а… Я-то не баклан, меня не разведешь на бульоне.
– Какая бомба, Турбан? – удивился следователь. – Прижмурили девчонку, обычная уголовка. А ты испугался!.. Стареешь, что ли? Или тебя опетушили так, что ты бабой сделался?
– Ладно, ладно, парафиньте[4], у вас на это власть имеется, – закивал головой Турбан. – Сперва водочкой угощаете, потом форшмачите, а после кошмарить начнете[5]. Давайте. Я баяном десять лет работаю, навидался всякого. Только с этим человеком я баянить все равно не стану. Здесь мое слово твердое.
Курбатов неуловимо быстрым движением перегнулся через стол, схватил Турбана за отвороты куртки и, притянув его к себе, шлепнул подбородком о столешницу. Стакан с водкой опрокинулся и покатился по столу.
– Почему, Турбан? – прошипел он ему в лицо. – Почему?
Раздался звон стекла – стакан упал на пол.
– Там международная мафия… – ответил Турбан сдавленным голосом. – Там по-серьезному все… Сгинешь, и днем с огнем потом не найдут… Не мой калибр.
Курбатов от души рассмеялся и отпустил его.
– Ну и дурак же ты. – Он нажал кнопку вызова, и тут же появился давешний лейтенант. – Ты будешь жить долго, Турбан, но очень-очень трудно. Убирайся вон.
Когда лейтенант с заключенным удалились, он налил себе еще водки, выпил и закусил. На губах его продолжала блуждать улыбка. Спустя пять минут вернулся лейтенант.
– Какой-то он странный сегодня. Будто его мешком по башке трахнули…
– Вот что, – сказал ему Курбатов. – Теперь принеси мне результаты прослушки. Все что успели записать. – Он осмотрел стол. – И убирай все это. Можете выпить со сменой.
Он дождался, когда лейтенант уберет со стола, достал из портфеля свой портативный магнитофон, стопку бумаги, ручку и разложил все это перед собой.
* * *
Голос Виктора:
– Не знаю. Не знаю. Ничего не понимаю. Нет.
Щелчок. Пауза.
Неразборчивый звук, похоже на кашель.
Пауза.
Записывающее устройство автоматически включает запись, когда в зоне прослушки раздается звук достаточной силы. Когда звук пропадает, запись выключается. В данном случае операторы должны были настроить систему на низкий порог шума, поскольку разговор в камере скорее всего будет негромким, вплоть до шепота. Но это оказалось невозможным: в хозяйственном блоке проводился ремонт, и шум перфоратора мог вызвать нежелательное срабатывание системы. Потому некоторые реплики остались за кадром.