Мотылин-муж усадил Мотылину-жену на стул у стены, а сам воткнул в рот сигарету и направился к двери – перекурить. Агент Журбинский взглядом остановил его и дал понять, что что-то не так. Мотылин сперва очень удивился, почти оскорбился, но затем обнаружил, что держит сигарету фильтром наружу. Он беззвучно выругался, потом так же беззвучно поблагодарил Журбинского, переставил сигарету и едва не выбежал из кабинета.
В десять минут двенадцатого пришел Колтух, значащийся в документах как «Продавец». Журбинский приветствовал его с той же сердечностью. Тут же явились и Резневы, они же «Покупатели». Агент Журбинский улыбался не переставая, а его сухие длинные пальцы нажимали на кнопки, вращали колесики и отпирали секретные замки офисного сейфа, где хранился пакет документов, которым суждено было увенчать одну из самых многоходовых и нудных сделок в истории агентства недвижимости «Мой дом».
– Ждем еще кого-нибудь? – счастливо осведомился Журбинский. – Ждем?.. Адвокаты, доверенные лица?.. Нет. Чудесно. Пройдемте в кабинет директора.
В следующие четверть часа, если все сойдет гладко, из одних рук в другие и в третьи должно перейти девяносто семь с половиной тысяч долларов, десять процентов из которых останутся в агентстве. Агент Журбинский вел эту тему долгих два месяца, пережил нервный срыв, поменял подругу, неоднократно был на волосок от скандального увольнения, – но сегодня должен наступить конец его мытарствам. Все агентство, насчитывающее сорок пять сотрудников, с интересом и ревностью следило за ходом дела. Все-таки больше с ревностью, чем с интересом, поскольку Журбинского не любили. За холодность, отстраненность. За отсутствие безобидных и таких понятных каждому русскому человеку слабостей, как любовь к выпивке, бабам и приключениям. Единственным человеком, который искренне желал агенту Журбинскому удачного завершения сделки, был директор агентства Иван Николаич. Журбинского он тоже недолюбливал, как и другие, но ему до зарезу нужен был результат.
В четверть двенадцатого все разместились в директорском кабинете, поскольку собственного кабинета у Журбинского не было. Иван Николаич, кивнув клиентам, прихватил папочку и мобильник и скромно удалился.
– Итак… – торжественно произнес агент Журбинский, открывая скоросшиватель. Здесь был приколот лист с памяткой, которая перед началом сделки обычно зачитывалась вслух.
Он оглянулся на тихий щелчок, с которым закрылась дверь за директором, и сделал несколько шагов назад, чтобы запереть дверь на ключ – на время сделки кабинет должен превратиться в непроницаемый батискаф, таков неписаный закон агентства. Но едва он коснулся ключа, как снаружи послышался женский голос: