.
Эти стяжательские стремления вызывали частые изменения в существующей сети мелких монастырей, когда иссякли их источники, и старцам поживиться в них было нечем. Как отмечает Стоглавый собор, «старец в лесу келью поставит или церковь срубит, да пойдет по миру с иконою просить на сооружение, а у меня (царя), земли и руги просит, и что сбережет, то пропьет, а церковь — выставку, пробыв в ней год, покинет, жалуясь на притеснения архиерейских десятильников и недостаток земли и руги». Высшее же духовенство, достигнув разными путями своего положения, не упускало случая вознаградить себя за временное смирение и, в поисках «стяжаний всяких, стад скотских и всякие сладкие пищи», не останавливалось ни перед какими средствами. Отсюда симония, поборы и эксплуатация низшего духовенства.
Живя «в отраде и покое», высшее духовенство представляло достаточную полноту власти своим чиновникам, лишь бы только они могли обеспечить им тот образ жизни, к которому они стремились; поэтому все жалобы на насилия, чинимые этими чиновниками, что они «бесщадно и безмилостиво расхищали имущество», высшее духовенство оставляло без последствий. И нужно было совершить какое-нибудь особенно тяжкое преступление, чтобы высшее духовенство отказывалось от защиты своих верных чиновников.
Говоря о современном ему высшем духовенстве, Максим Грек дает ему уничтожающую характеристику: «Ты же, треокаянный, говорит он, обращаясь к епископу, кровей убогих бесщадно испивавши, лихвами и всяким делом не праведным и себе оттуда преобильно приготовляеши вся твоя угодная, егда же якоже хощещи».
Такая характеристика духовенства не должна нас удивлять. Значительная часть духовенства, отказавшись временно, «по отречении», от стяжаний после того, как достигала власти, вновь начинала «пристяживать села и стяжания различна», т.е. стремиться к увеличению своих богатств. Естественно, что в этом стремлении к округлению своих владений нельзя было быть особенно разборчивым в средствах. По образному выражению Максима Грека «плотские и духовные страсти, паки возникнувши, окаянную душу иноков начинали обступать и воевать и всяким образом уязвлять».
Духовенство, в особенности церковная аристократия, за счёт церковных доходов удовлетворяла не только свои «потребы», но и содержала значительное число родственников-паразитов и знакомых. Церковная аристократия, «подкупом достигшая своих должностей», как свидетельствует Стоглавый собор, «покоили себя в кельи с гостьми; да племянников своих вмещали в монастырь, доволили всем монастырским». На этих друзей, церковных приспешников и прислужников, уходила значительная часть церковных и монастырских богатств. «Весь покой монастырский,— читаем мы в Стоглаве,— и богатство, и изобилие во властех оне (власть) истощали с роды и племянники и с боярами и с гостями и с любимыми друзи».