— Спорю на две пива, что скоро эту тачку найдут где-нибудь в пригороде!
— Спорить отказываюсь, — отвечает мне Слава. — Предлагаю на паритетных началах выпить за то, что мы найдем ее несожженной!
Пока мы при несмелом соучастии Олега соображали со Славой, что выпьем за то, чтоб машина преступников досталась нам целой, в комнату заглянул помощник дежурного по ГУВД майор Парамонов:
— Олег? Давай на выезд!
— Что случилось, Сергей? — спросил у него Грязнов.
— Да кунцевский замнач райотдела телефонограмму прислал какую-то паническую. Граждане ему просигналили, что во дворе дома по Ярцевской лежит кто-то в форме и не шевелится. Передвижная милицейская группа заехала туда. Посмотрели — не наш, военный. Неживой, хотя еще теплый, внешних признаков насильственной смерти не обнаружено…
— Ну и что тут такого? — удивился Грязнов. — Это им по подследственности в самый раз. Скончался мужик скоропостижно!..
— Все так, — согласился Парамонов. — Только полковник знаешь откуда?
— Из секретариата министра обороны?
— Нет, лучше! Из ГРУ!
— Из чего? — спросил, уже одевшись для поездки, следователь Величко.
— Из Главного разведывательного управления Генштаба, чтоб ты знал! А возле тела портфель с бумагами валяется.
— Ярцевская, это где? — сам не знаю почему, спросил я.
— В Кунцеве, — ответил Грязнов и посмотрел на меня удивленно. — Из Кунцева же телефонограмма!
— Господин майор, — говорю я Парамонову, — если у вас найдется местечко в машине, прихватите и нас, пожалуйста.
В нашей милиции офицеры по большей части обращаются друг к другу по старинке — «товарищ». Поэтому Парамонов слегка шалеет от моих слов и кивает: езжайте, мол, в чем проблема.
В микроавтобусе, однако, было тесновато — девять человек плюс собака. Слава Грязнов вполголоса спросил у меня:
— Что ты надумал? Чего мы туда премся?
— Я, старик, в молодости был атеистом, а теперь стал в предчувствия верить. Сколько я себя помню, у нас крупные офицеры разведки во дворах не валялись, тем более с документами в портфеле. Это раз. А во-вторых, что меня еще мучает, так это что мы снова едем в Кунцево.
— Ты прослеживаешь какую-нибудь связь?..
— Вряд ли. Боюсь, что покойник, как и Штирлиц, не имел порочащих его связей…
Пусть Слава Грязнов и мой лучший друг, конечно после Кости Меркулова, но даже ему я не хотел говорить об истинной причине моего любопытства. Может быть, потому, что этот внезапный импульс можно посчитать приступом старческой сентиментальности. Хотя мне нет и сорока, иногда приходит ощущение, что под оболочкой некогда хорошо тренированного тела находится старая и дряхлая душа.