Нижняя половина лестницы тонула в темноте. Грегори ощупью добрался до выхода и тут услыхал, что Шеппард окликает его.
— Желаю успеха! — торжественно напутствовал его главный инспектор.
Лейтенант отпустил дверь, и ветер с грохотом захлопнул её.
На улице сырость и холод пронизывали до костей. Лужи подёрнулись льдом, под ногами хрустела смёрзшаяся грязь, порывы ветра несли тысячи мелких капель, превращавшихся на лету в ледяные иглы. Они впивались в лицо и с сухим шуршанием отскакивали от жёсткой ткани пальто.
Грегори попытался как-то осмыслить происшедшее, но с таким же успехом он мог заняться определением формы невидимых туч, которые ветер гнал над головой. Воспоминания вечера сталкивались между собой и рассыпались на отдельные эпизоды, не связанные друг с другом ничем, кроме охватившего его чувства растерянности и пришибленности. Стены, увешанные фотографиями мертвецов, стол, заваленный раскрытыми книгами… Грегори внезапно пожалел, что не заглянул ни в одну из них, не бросил взгляда в разложенные бумаги. Ему даже в голову не пришло, что это было бы бестактно. Он чувствовал, что дошёл до какой-то границы, за которой исчезает всякая определённость. Каждая деталь, каждый факт готов был раскрыть любое из бесчисленных своих возможных значений, чтобы, когда он попытается уцепиться за него, внезапно развеяться, рассыпаться. И в погоне за истиной он будет погружаться в море многозначительных подробностей, пока не утонет в нём, так ничего до конца и не поняв.
Собственно говоря, кого он собирается привести к Шеппарду — творца новой религии? Чёткость безотказной, обкатанной машины следствия оборачивалась в этом деле против неё самой. Ибо чем больше нагромождалось тщательно измеренных, сфотографированных и запротоколированных данных, тем явственней виделась бессмысленность всей этой конструкции.
Даже если бы ему пришлось выслеживать прячущегося в темноте вооружённого громилу, он бы и тогда не ощущал так остро собственную беспомощность и беззащитность. А что могло означать это сомнение и беспокойство, проглядывавшее в глазах старика инспектора, который хотел бы ему помочь, да не может.
Почему он поручил это дело, разрешение которого (он ведь сам это говорил) может оказаться неприемлемым, ему — начинающему? И только ли для этого он вызвал его так поздно, почти ночью?
Не видя ничего вокруг, не чувствуя стекающих по лицу капель, Грегори шагал, сам не зная куда, шагал, засунув в карманы кулаки. Глубоко вдыхал студёный влажный воздух, и опять перед его глазами возникало лицо Шеппарда — с подрагивающими уголками губ, наполовину скрытое тенью.