Но Ларри не верил в это. Это не должно произойти вот так.
— Я не стану бояться дьявола, — произнес он в мертвой тишине тюремного крыла, и ему понравилось, как это прозвучало. И он снова повторил фразу.
Он лег, и в голову ему пришла мысль, что он проделал почти весь обратный путь к Западному побережью. Но путешествие оказалось более продолжительным и странным, чем это можно было предположить. И оно еще не было закончено.
— Я не стану бояться, — снова повторил Ларри. Он заснул, лицо его было спокойным, и спал он без сновидений.
В десять часов следующего дня, ровно через сутки после того, как трое пилигримов впервые увидели пикет на шоссе, Ренделл Флегг и Ллойд Хенрейд пришли к Глену Бейтмену.
Тот, скрестив ноги, сидел на полу своей камеры. Глен нашел обломок угольного карандаша и теперь заканчивал писать на стене, испещренной изображениями мужских и женских гениталий, именами, номерами телефонов и даже небольшой поэмой: «Я не гончар и не гончарный круг, но гончарная глина; однако разве ценность формы не зависит от внутренней ценности глины, как и от гончарного круга, и от умения Мастера?». Глен любовался этим творением, когда температура в камере, казалось, вдруг упала градусов на десять. В конце коридора раздался звук открываемой двери. Во рту у Глена пересохло, а карандаш сломался в руке. Раздался стук каблуков, приближающихся к нему.
«Да это же он. Я увижу его лицо».
Неожиданно разгулялся его артрит. Ужасная боль. Казалось, кости опустошились и наполнились толченым стеклом. И все же, когда шаги замерли перед его камерой, он повернулся, на лице его была заинтересованная улыбка ожидания.
— А вот и вы, — сказал Глен. — Да вы не такой уж страшный, как нам представлялось.
По другую сторону решетки стояли двое мужчин. Флегг находился справа от Глена. На нем были голубые джинсы и белая шелковая сорочка, отсвечивающая желтизной при неярком освещении. Он улыбался Глену. Позади него стоял мужчина пониже, который вовсе не улыбался. Глаза его казались слишком большими для такого лица. Климат пустыни явно не подходил его коже: он загорал, облазил и снова загорал. На шее у него висел черный камень с красновато-желтой прожилкой. Вид у камня был какой-то жирный, отталкивающий.
— Хочу представить своего помощника, — хихикнув, произнес Флегг. — Ллойд Хенрейд. А это Глен Бейтмен, социолог, член Комитета Свободной Зоны, его мозговой центр после смерти Ника Андроса.
— Привет, — пробормотал Ллойд.
— Как твой артрит, Глен? — спросил Флегг. Голос его звучал сочувственно, но глаза светились радостью и тайным знанием.