— По-прежнему Суэцкий вопрос, — сказал он, пробегая заголовки. — Запад теряет свои позиции.
Полковнику было не до заголовков. Он старался справиться с болью в желудке.
— С тех пор как ввели цензуру, газеты пишут только о Европе, — сказал он. — Хорошо бы европейцы приехали сюда, а мы бы отправились в Европу. Тогда каждый узнал бы, что происходит в его собственной стране.
— Для европейцев Южная Америка — это мужчина с усами, гитарой и револьвером, — со смехом сказал врач, не отрываясь от газеты. — Они нас не понимают.
Инспектор вручил ему корреспонденцию. Остальное положил в мешок и снова завязал его. Врач хотел было взяться за письма, но прежде взглянул на полковника. Потом на инспектора.
— Для полковника ничего?
Полковника охватила мучительная тревога. Инспектор закинул мешок за плечо, спустился с крыльца и сказал, не поворачивая головы:
— Полковнику никто не пишет.
Вопреки своей привычке полковник не пошёл сразу домой. Он пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина просматривали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочёл бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не являться к жене с пустыми руками. Но вот мастерскую закрыли, и откладывать неизбежное стало больше невозможно.
Жена ожидала его.
— Ничего? — спросила она.
— Ничего, — ответил он.
В следующую пятницу он, как всегда, встречал катер. И как всегда, возвратился домой без письма.
— Мы ждали уже достаточно долго, — сказала в тот вечер жена. — Только ты с твоим воловьим терпением можешь пятнадцать лет ждать письма.
Полковник лёг в гамак читать газеты.
— Надо дождаться очереди, — сказал он. — Наш номер — тысяча восемьсот двадцать три.
— С тех пор как мы ждём, этот номер уже дважды выигрывал в лотерее, — сказала женщина.
Полковник читал, как обычно, всё подряд — от первой страницы до последней, включая объявления. Но на этот раз он не мог сосредоточиться: он думал о своей пенсии ветерана. Девятнадцать лет назад, когда конгресс принял закон, полковник начал процесс, который должен был доказать, что этот закон распространяется и на него. Процесс длился восемь лет. Потом понадобилось ещё шесть лет, чтобы полковника включили в список ветеранов. И это было последнее письмо, которое он получил.
Он кончил читать после того, как протрубили комендантский час. И, уже собираясь гасить лампу, вдруг заметил, что жена не спит.
— У тебя сохранилась та вырезка?
Женщина подумала.
— Да. Она должна быть среди бумаг.
Жена откинула москитную сетку и достала из шкафа деревянную шкатулку, где лежала перетянутая резинкой пачка писем, сложенных по датам. Она нашла объявление адвокатской конторы, которая обещала активное содействие в оформлении пенсии ветеранам войны.