Множество обладавших империем магистратов были направлены на борьбу с врагом за пределами Рима. Сложность обстановки заключалась еще и в том, что был конец года и многие должностные лица складывали свои полномочия, а иные еще не успели заступить в должность. Например, Квинт, избранный на будущий год претор, брат Цицерона, был послан в Бруттий, чтобы подавить мятеж сторонников Катилины. Ко времени прибытия к нему должны были перейти все должностные полномочия. Гай Антоний Гибрида, по-прежнему обладающий империей консула, узнал о возникшей со стороны Катилины угрозе, когда находился в окрестностях Пицена. Претор Метелл Целер должен был выступить с армией на север. Поскольку Антоний собирался захватить Македонию, а Цицерон отказался от проконсульского командования, то Целеру досталась Цизальпинская Галлия. Предстоящая кампания являлась только частью его похода в эту провинцию. Претор Помпей Руф был послан в Капую, чтобы следить за тем, как расправляются с сообщниками Катилины в гладиаторских школах. После восстания Спартака нас не покидал страх, что гладиаторы вновь восстанут, а в те дни большинство школ, где их обучали, было сосредоточено в Капуе. Именно в Кампанье возник гладиаторский культ. Впрочем, в обычной жизни, когда гладиаторы не выступали на арене и не находились на службе у политиков в качестве уличных бойцов, они были самыми добросердечными людьми. Тем не менее они внушали страх.
Избранный претор Бибул был направлен к пелигнам,[3] чтобы сокрушить местных сторонников Катилины. Большой военной силы для этого не потребовалось: это племя было немногочисленно, однако эти горцы всячески бравировали своей независимостью.
Многое из вышесказанного мне стало известно гораздо позже. Будучи всего лишь квестором, я не являлся членом Сената и потому не имел возможности слышать все упомянутые речи и принимать участие в дебатах. Все мое время и силы уходили на патрулирование улиц, и если мне где-то и доводилось бывать, то только в общественных банях, частенько посещаемых сенаторами.
Тем не менее уже тогда мне было ясно, что я являюсь свидетелем предсмертной агонии старой Республики.
Я был принужден убивать, хотя не имел никакого желания это делать. Наступил новый год, и в должность вступили новые консулы. Цицерон к этому времени уже сам оказался в беде. Противники требовали привлечь его к суду, обвиняя в том, что он приговорил к смерти сообщников Катилины. Их главным доводом была незаконность его действий, а справедливы они были или нет, никого не интересовало.