Магомед, Мамед, Мамиш (Гусейнов) - страница 101

- Кто это тебя?

И уже рубашку натягивает, будто тревога объявлена.

Только поспевай за ним, как в армии.

- Сиди, ничего особенного!

- Кто?!

- Да ладно, все это случайной

Вкусен чай у Расима. Жил он сейчас у двоюродной сестры, семья у нее большая, и заработок Расима - в общий котел; детей много, и все в жару в городе, хотя здесь, во дворе мечети,- райский уголок. Зять Расима, худой, высокий, с продолговатой головой на тонкой шее, устроил во дворе в уголке у своей квартиры нечто вроде курятника: высокой железной сеткой отгородил участочек, поместил в нем белых инкубаторных куриц и для белых курочек одного рыжего петуха; с какой гордостью, вытянув шею, петух смотрел на Мамиша, сколько высокомерия в его осанке и высоко поднятой краснобородой головке. Мамиш не сдержал улыбки. Тихо, но внятно произнес строку о петухе, запомнив-шуюся с детства:

- Ай да петух с кровавым гребнем!.. Петух вздрогнул, во взгляде его появилась насторо-женность. Петух - из бывалых, немало куриной крови повидал; не успеет облюбовать по сердцу, как ее уже нет и попахивает паленым.

- Ай петух с глазами-бусами! - вспомнил еще стро-ку. Петух встрепенулся, широко замахал крыльями, раз-дул грудь, зашагал гордо. А тут вдруг мелодичный го-лос моллы зовет с минарета правоверных к вечерней молитве. Мамиш вздрогнул, вспомнил бабушку Мелек-ханум, в эти часы она молилась. "Кого роди-ла ты, женщина? Один Хасай, другой Ага, третий Гейбат!"- "А Тукезбан? А Теймур?.." Но только запел речитативом молла, как тут же закукарекал петух.

- Всегда так,- усмехнулся Расим, накинув на пле-чи пиджак. Стало холодно в одной майке-сетке.- Как начнет молла звать к азану, петух тут же кукарекать.

Даже если он с курицей, отскочит, шею вытянет и сле-дом за моллой.

- Святой петух, значит,- заметил Мамиш. Расим удивленно посмотрел на Мамиша.

- А кто тебе сказал, что мы так называем его?!

- Проще простого догадаться!

Кукарекал, будто соревновался с моллой. "Грех так говорить!" - это бабушка Мелек-ханум. А если бы это-го Святого петуха увидала?

Петух впал в такой грех, добром не кончит, это уж точно. "А ты сразу грех!" Молла пел-заливался вдо-хновенно. Достоин был похвалы и рыжий петух не щадил себя.

А что до чая во дворе мечети Тазапир, то цены ему не было: под цвет гребня петуха, ароматный. Домой воз-вращаться не хотелось.

- Может, заночуешь? - спросил Расим.- А то на ночь глядя, чего доброго, синяков прибавишь. Расим поверил. Раз человек говорит, что поскользнул-ся, так оно и есть, как же иначе?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ - рассказ о том, как дяди связали руки-ноги Мамишу, а в рот запихали платок, чтоб и слышать никто не слышал, и знать никто не знал. Окна и двери квартиры Хуснийэ-ханум закрыты наглу-хо, а во дворе тишина такая, что слышно, как капает из крана вода. Хуснийэ утром человека следом за Мамишем послала, а тот, проводив его до Сабунчинского вокзала и посадив на электричку, вернулся. По логике Хуснийэ выходило, что Мамиш ни о чем не помышля-ет. "Какого-то Дашдемира спросил, а мальчик ему: "Вам Гая нужен?" Что за бред? А я у мальчика потом спрашиваю: "Кто такой Гая?"А тот дикий какой-то, ни слова не сказал, отбежал за угол". Стала Хуснийэ на-бирать номер телефона, чтоб у Хасая спросить: "Что за Гая?" Две цифры набрала и вспомнила, Гюльбала по-койный рассказывал, это же мастер Мамиша!.. Хус-нийэ застыла, стоит, трубку даже положить на рычаг забыла. Что же ты, Гюльбала, со мной сделал? И слезы катятся, катятся. На кого ты меня оставил? И зачем мне жить без тебя на свете? Встать бы тебе из могилы, от-ветить Мамишу!.. Как он твоим именем, подлый, спе-кулирует!.. В окно ворвался крик с улицы, и она, будто одряхлев сразу, усталая, опустилась на стул, положила трубку и еще долго сидела, старея и кляня судьбу, пока тот же назойливый крик с улицы не поднял ее и не подвел к окну: кому там не терпится, будто режут кого там? Улица жила обычной летней жизнью, а кри-чавший как сквозь землю провалился. Слезы унесли, смыли горечь, и она уступила свои владения злобе. До чего обнаглел Мамиш! Вчера ночью она подняла но тре-воге одного из своих доверенных, и утром чуть свет тот увязался за Мамишем. Затем после стольких лет ссоры пошла к Are домой. Ее приход всполошил всю семью. Чернобровая жена Аги -"Ух какая, не стареет!"за-волновалась, растерянно забегала по квартире, не зная, куда усадить Хуснийэ-ханум, чем угостить. И в душе благодарна ей: "Очень хорошо, спасибо ей, сидит у нас на шее этот Али, избавимся от его присутствия!" А Хуснийэ, наполнив комнату жаром своих слов и наэлектри-зовав сыновей Аги, которые как стояли у окна, так и застыли, что-то шепнула на ухо Аге и тут же выскочи-ла, не дав опомниться ни жене, а она уже мыла рис, чтобы ставить на плиту плов, ни самому Are. Потом, схватив машину, помчалась к Гейбату, и у него в доме повторилось в точности то же, что произошло несколько минут назад у Аги, за исключением того разве, что же-на Гейбата кормила пузатого младенца, пятого их сы-на, Ширбалу, и тот ни с того ни с сего вдруг разорался так неистово на весь квартал, будто его в розовую мя-коть щеки оса укусила или вместо молока из материн-ской груди пошла одна горечь.