— Нет, он растит детей на пособие.
— Хорошо, берем его. Следующий!
— Милая бабуля.
— Недостаточно милая. Следующий!
Симпатичный, не по годам развитый пятилетний малыш.
— Недостаточно симпатичный и недостаточно развитый. Следующий.
Неприметная девушка с прической-ежиком.
— Хм, неплохо, — сказал Кельвин. — Расскажи мне о ней.
— Ее зовут Табита, — сказал Трент.
— Лесбиянка? — спросил Кельвин.
— Да, — ответила Челси. — У нее есть роскошная, совершенно роскошная подружка, настоящая, классическая лесбиянка, и в придачу стриптизерша. Профессиональная танцовщица с шестом, разве не здорово? Парни хотят ее трахнуть, но у нее уже есть подружка.
— Подружка, не она? — сказал Кельвин, указывая на довольно бесцветную девушку на экране.
— Нет.
— Так почему ж ее чертова подружка не проходила прослушивание?
— Ну, она не…
— Подружка сможет выступить?
— Конечно, она была с Табитой на прослушивании.
— Хорошо. Убедитесь, что она придет. Следующий.
Следующей на экране появилась Шайана. Взглянув на заметки Эммы, Трент увидел, что она отметила ее как очень перспективную. На ее фотографии зелеными чернилами аккуратным женским почерком Эммы было написано: «ОТМЕННАЯ „ЛИПУЧКА“».
— Думаю, босс, это действительно сильный персонаж, — сказал Трент. — Отменная «липучка».
Кельвин изучил застывшее на экране лицо молодой женщины.
— Да, выглядит ужасно напряженной, верно?
Густой макияж и строгая челка Шайаны делали ее лицо похожим на маску, которая в любой момент может разбиться вдребезги.
— Мне совсем не хотелось бы встретиться с ней в темном переулке, — сказал Кельвин. — Отлично, берем ее. Следующий.
Работа продолжалась. Они проделали трудный путь, выбирая финалистов и посредственности, которые предстанут перед тремя судьями, особую группу, состоящую из главных персонажей шоу «Номер один», а также тех, кто после многочисленных «прослушиваний» пройдет или не пройдет в финал. Конечно, существовала возможность, что в ходе работы Кельвин изменит свое мнение; но все равно решения, которые он принимал сегодня в этой комнате, в целом задавали курс всему сезону.
Возможно, это было самое важное совещание в ходе всего процесса отбора, и все же казалось, что Кельвину было все труднее и труднее сосредоточиться. Он без повода рявкал на людей, задавал один и тот же вопрос дважды, даже внезапно сбивался с мысли посреди фразы, что приводило его в ярость. Никто и никогда не видел, чтобы Кельвин терял нить рассуждения. Никто и никогда не видел, чтобы Кельвина что-то отвлекало. Что-то беспокоило его, но, разумеется, никто не осмелился спросить, что именно.