В этом месте он остановился и положил перо. За окном слышались отдаленные городские колокола, возвещавшие окончание торговли, шаги и голоса из ближайшего монастыря. Был тот час, когда отец Йорг, будь он жив, вводил бы послушников в здание капитула для занятий географией. Брат Йорг, поправил он себя. Он так никогда и не привык к этому способу обращения, на котором настаивал приор. Пятью днями ранее, стоя под жарким августовским солнцем над могилой Йорга, он смотрел на плоское серое море и недоумевал, почему приору хотелось быть погребенным в той самой земле, которая принесла ему так много тягот и невзгод. Потому что все и началось с этой земли, понял он, которая подвела его в той же мере, в какой он подвел свою церковь. Неграмотный священник из воллинской церкви, говоривший невнятно, чтобы скрыть свое невежество, пробубнил слова, полагавшиеся ему по обряду — обряду, на котором присутствовали он сам и могильщики. Больше никого. Все началось с этой земли, думал он, но закончилось морем, а также путешествием к этому морю из Рима.
Он вспомнил, как тащил сундук к воротам у пьяцца дель Пополо, вспомнил, как появились те двое, когда он едва не утратил надежду, а затем вспомнил путешествие, которое было россыпью обрывочных впечатлений, связанных между собой холодом. Они присоединялись ко всем, кто готов был вместо платы за проезд выслушивать невероятные рассказы Сальвестро о его приключениях: к компании паломников, возвращавшихся в Трентино, к моравскому печатнику, направлявшемуся в Нюрнберг, ко многим другим по ту сторону гор — возчикам телег, перегонщикам скота, лодочникам. Когда же иного выхода не было, они шли пешком — Сальвестро поддерживал Йорга, а зима, казалось, суровела с каждым шагом в сторону севера. Они добрались до острова накануне дня святого Руперта и обнаружили вместо пролива ледяную пустыню. Оба были уверены — или, по крайней мере, предполагали, — что Сальвестро повернет теперь обратно, но неожиданно бодрый проводник привел их по льду к их церкви. Они с Йоргом стали вместе молиться. Сальвестро развел огонь, а потом вышел, чтобы найти еще дров. Как ему помнилось, то были необычные часы. Что-то от пребывания в чистилище. Они сидели в одиночестве, ожидая возвращения Сальвестро, и обоих медленно озаряла одна и та же догадка. Свет снаружи померк, и когда наступила темнота, они поняли, что, какую бы цель, отличную от их собственной, ни преследовал их проводник, возвращаясь сюда, сейчас она и достигалась.
Но теперь цель Сальвестро ставила его в тупик. В течение многих последовавших лет он полагал, что понял ее, что ему известно, зачем тот вернулся. Или к кому. «Здесь есть тот, кого я ищу, — сказал когда-то Сальвестро. — Или тот, кто ищет меня…» Они тогда выглянули наружу, посмотрев поверх замершего моря, тускло-белого в лунном свете, но когда священник попрощался и оставил его одного у могилы, он решил разыскать того, кто мог бы это подтвердить, — к кому еще на острове мог вернуться Сальвестро? В жилище того человека его с подозрением встретили незнакомые люди, которые объяснили ему, что надо пройти вдоль берега и через березовый лес. Везде жгли костры в честь Крестителя, и никто не работал. Большую часть послеполуденного времени он потратил на то, чтобы найти грязный пруд и ветхий сарай рядом с ним. Но старик, который там обитал, смотрел на него немо, словно животное, и не отвечал на вопросы.