Он сделал столь глубокую затяжку из трубки, что я ожидал увидеть струю дыма, выходящую из пуговиц на его животе.
– Дальше: как в тот день Чапин смог достать из пузырька таблетки? Просто. Он их не брал. Он был у Дрейера в течение недели, возможно, для разговора о картинах. Он вполне мог их тогда взять и припрятать до нужного момента. Этот момент наступил в среду после полудня… Подожди минуту. Я знаю, что говорил Элкас. В то утро четверга детектив допрашивал и Сантини, итальянского эксперта, и все сходилось. Но с тех пор я послал запрос в Италию к Сантини. Он сказал то же самое, что и при первом допросе у нас, но еще упомянул, что после их выхода из конторы Элкас один вернулся туда и оставался там примерно с полминуты. Что, если стакан Дрейера стоял там, пусть даже полупустой, и Элкас, получив таблетки у Чапина, опустил их в стакан?
– Чего ради? Только из проказливости?
– Пока я этого сказать не могу. Это одно из направлений, в котором мы сейчас работаем. Например: что, если картины, проданные Элкасу, были подлинные – это было шесть лет назад – и Элкас заменил их копиями, а затем потребовал назад деньги? Как только я получу какие-либо улики, я организую свободные комнаты и стол для Элкаса и Чапина.
– Но пока у вас таковых нет?
– Нет.
Я усмехнулся.
– А почему вы не можете поверить, что это просто самоубийство? И оставить как есть?
– Исключено. Особенно после исчезновения Хиббарда. Если я даже захочу поступить так, то Джордж Бретт и его компания не допустят этого. Они получили новые «предупреждения». Эти штуки для меня звучат как доказательства, хотя они и наряжены в стихи.
Он сунул свою лапу в нагрудный карман, вытащил несколько бумаг и начал их просматривать. Наконец он произнес:
– Я чертов дурак. Таскаю повсюду с собой копии этих «предупреждений», потому что не могу отделаться от предчувствия, что где-то в них скрыт ключ, если бы я только мог его найти. Послушай это, посланное на третий день после исчезновения Хиббарда:
«Один, и два, и три…
Что слышу я – не слышишь ты.
Последний стон, зловещий клекот в горле.
Его раскрытый рот заполнен кровью,
И воздух, пенясь, пузырится возле губ,
И он не человек, а полутруп.
А жажда мстить во мне растет,
Моя душа от радости поет,
Хвастливо говорю тебе: смотри,
Уж не один, не два, а три…
Вам лучше было бы убить меня,
Тогда бы ликовал теперь не я».
– Я спрашиваю тебя, это не звучит как доказательство?
Кремер снова сложил свои бумаги.
– Взять хоть вот эту фразу: «Зловещий клекот в горле, его раскрытый рот заполнен кровью»… Описывает ли это картину смерти? Я бы сказал – да.