Надо сказать, что ничего особо шокирующего Нэнси так и не обнаружила — ни писем от чужого мужа под стопкой нижнего белья замужней женщины, ни порножурналов в ящике письменного стола ее супруга. С некоторой натяжкой к тайным порокам клиентов Нэнси можно было отнести разве что номер нудистского журнала под тремя аккуратно сложенными накрахмаленными белыми рубашками. Как-то ей удалось отыскать в ящике с носками и носовыми платками револьвер, впрочем незаряженный. В общем, ее поиски заканчивались некоторым разочарованием — ищешь-ищешь что-то, а в итоге ничего интересного. Тем не менее Нэнси нравился процесс поиска. Приятно было сознавать, что в один прекрасный вечер она может найти что-нибудь невероятное.
Помимо этого Нэнси ужасно нравилось ломать и разбивать вещи. Время от времени она позволяла себе уронить стакан или тарелку в кухне, но настоящее удовольствие испытывала тогда, когда удавалось разбить что-то действительно дорогое — лампу, фарфоровую статуэтку или зеркало. К сожалению, она не могла позволить себе повторить этот номер в одном и том же доме и даже в соседних домах. Ограничивали ее возможности и дети, которые хорошо говорили. Нэнси, например, очень любила затеять в гостиной игру в мяч с двух-трехлетним малышом, а потом вдруг запустить мяч в настольную лампу. Если Нэнси промахивалась, игра продолжалась до победного броска. Разумеется, обвинение выдвигалось в адрес маленького Грега. («Мне ужасно жаль, миссис Питерсон, я только на минутку отвернулась, а он уже тащит лампу за провод. Я бросилась к нему, но он…») Нэнси чрезвычайно убедительно сокрушалась по поводу случившегося.
К двум первым развлечениям вскоре добавилась еще одна игра, в которую она играла с отвозившими ее домой отцами, впрочем, не всегда и не со всеми. Самым подходящим оказывался обычно папаша, которому было за тридцать, а то и за сорок, который стильно одевался, выглядел моложе своих лет и — очень немаловажный момент — был слегка навеселе, когда ему предстояло подвезти ее домой. Правильно разыгрываемая партия затягивалась на несколько месяцев и требовала не меньше дюжины поездок. Поначалу Нэнси вела себя исключительно скромно. Она садилась на пассажирское сиденье, клала книгу себе на колени и готова была всю дорогу молчать, если только отец семейства не заговаривал с ней первым. Вопросы, которые ей задавали, обычно касались содержания книги и успехов в школе. Отвечая на первый взгляд коротко и без особых подробностей, Нэнси, тем не менее, умудрялась поразить собеседника достаточно глубокими для ее возраста суждениями о литературе и словно невзначай упомянуть о том, что ей вот-вот исполнится семнадцать лет. В следующих поездках она, к удивлению провожающего, раскрывалась как дружелюбная, вполне современная и искренняя девушка. Сорокалетнему отцу семейства становилось ясно, что судьба свела его с незаурядным подростком, с девушкой, которая читает серьезные книги, интересуется всем, что происходит в мире, и имеет обо всем свое собственное мнение. Лучше всего Нэнси разбиралась с миром подростков, со всем тем, что у них считалось модным, достойным внимания и «продвинутым». Иногда разговор настолько увлекал обоих собеседников, что, доехав до дома Нэнси, они продолжали вести его еще минут десять-пятнадцать. И вот, когда наступал подходящий момент (где-то между пятой и восьмой поездкой), Нэнси, едва усевшись в машину, умудрялась не на шутку смутить своего провожатого.