— Один, — отвечал Золин.
— Меньше чем двум я сдаваться не намерен. Этого придется шлепнуть, раз один шляется. — Лучинков выставил винтовку на бруствер, собираясь целится.
— Ты что, офонарел? — отнял у него винтовку Золин. — Другого такого случая, может, десять дней ждать будем? Тут дипломатический подход надобен, — и, поясняя, добавил: — Он же по-нашему не понимает.
Через несколько мгновений Золин наскреб из своих познаний в немецком языке на «дипломатическую», как он выразился, фразу следующего содержания: «Герр дойче зольдат! Вир, цвай руссишь зольдатен, капитулирен! Капитулирен!» Последним словам Золин придавал особо важное значение, уверяя, что их не поймет разве что только турок, да и то вряд ли. Таким образом, составилось целое заявление, которое Золин и не преминул проорать во все гордо.
Немец долго не отвечал. Затем, оказавшись где-то совсем рядом, выговорил:
— Хэндэ хох! Выходы!
— О! Все понял! — заулыбался Золин, выбираясь на бруствер и поднимая руки вверх. Лучинков встал рядом с ним, бросив винтовку, тоже поднял руки вверх.
Немец стоял от них в нескольких метрах, держа автомат на изготовку. Что-то безумное светилось в его взоре. Оглядев русских, солдат с дикой улыбкой вдруг, скривив рот, выкрикнул нечто яростное и угрожающее и, передернув затвор, дал очередь по Золину. Но секундой раньше, уловив движение немца, Золин молниеносно выхватил из-за голенища сапога широкий медвежий нож и отточенным охотничьим движением метнул его в немца прямо из-под низу, от колена. Нож вошел немцу в шею, и тот был убит наповал. Однако, как выяснилось, и Золин не избежал ранения — немец все-таки выстрелить успел. Несколько мгновений Золин стоял на бруствере, глядя на только что убитого им немца, потом вдруг зашатался, сел, опустив ноги в окоп. Тихо, еле слышно промолвил:
— Вот видишь, как бывает. Нарвался на сумасшедшего — и жизни конец.
— Да ты что?! — воскликнул Лучинков. — Он тебя еле царапнул.
— Нет, — грустно улыбаясь, с тоской промолвил Золин. — Прямо под сердце угодил. — Золин прижал ладонь к левой стороне груди, и через секунду сквозь пальцы засочилась тоненькая струйка крови. — Все, помираю я.
— Дядя Федя, да как же так, дядя Федя! — На глаза у Лучинкова навернулись слезы.
— В плен решил сдаться, — так же тихо сказал Золин, усмехаясь одними побелевшими губами. — А Бог, видно, не хочет. Ты прости меня, Александр, стало быть, не на тот путь я тебя наставлял. Глупо. Захотелось мне вдруг своей судьбой самому распорядиться, а меня тут же носом, носом — не лезь, маленький человек, ты не имеешь такого права. Всю жизнь решали за меня и без меня, а тут здрасте, вылупился командир. Так мне и надо…