— Мы с ней… — Яуберт попытался придумать более обтекаемую формулировку, но в голову так ничего и не пришло. — У нас было свидание вслепую.
Он пристально посмотрел на Ханну Нортир, запоминая ее глаза, нос, губы — ему необходимо было за что-то зацепиться, чтобы двигаться дальше.
— Нас познакомил Ханс ван Ренсбург. Он служил сержантом в отделе убийств и ограблений. В девяносто втором его застрелили — он дежурил на блокпосту на шоссе номер 1. Лара служила в участке в Си-Пойнте. Ханс познакомился с ней, когда расследовал одно убийство. Он сказал мне, что встретил девушку, которая мне подойдет. Мне не придется ее завоевывать. Она сама сделает первый шаг. Я, мол, такой робкий и нерешительный, что ни за что не осмелюсь первым подойти к красивой девушке. Так он и сказал. Он позвонил Ларе и обо всем договорился. И вот я поехал к ней домой. Она жила в однокомнатной квартире в Клофнеке с еще одной девушкой, тоже из бедной семьи; снимать отдельные квартиры им было не по карману. Лара спала в гостиной, подружка — в спальне, а гостей можно было принимать только на кухне. Когда я увидел ее, то обомлел. Она оказалась настоящей красавицей. Мы посидели на кухне; она предложила пойти в кино, потому что вечер чудесный. Мы шли пешком всю дорогу от Клофнек до набережной. На улице она почти сразу взяла меня за руку и сообщила, что любит, когда ее обнимают. Если мы не будем держаться за руки, окружающие решат, что я ее брат. Увидев, как я покраснел, она засмеялась. Моя стеснительность смешила ее. Потом она вдруг посерьезнела и заявила: мужчины, которые краснеют, обычно женятся. Но вскоре она снова развеселилась.
Яуберт слышал звонкий смех своей мертвой жены; как весело и беззаботно она смеялась в день их знакомства! Поздно вечером он провожал ее домой; они поднимались в гору и любовались кейптаунской ночью. Лара дю Туа говорила с ним так, словно ей важно было его мнение, как будто с ним стоило делиться своими секретами. Он восхищался ее смехом, прикосновением ее руки, которая, подобно какому-нибудь маленькому зверьку, ни секунды не находилась в покое. Он сразу влюбился в ее глаза, губы, гладкую загорелую кожу.
Проводив ее, он влез в свой древний «датсун» и как-то, сам не помня как, добрался до дома. Очутившись на своей тихой, тенистой улочке в Вейнберге, где он снимал комнату, Яуберт поднял голову к небу и громко закричал от радости. В нем скопилось столько радости, что он не в силах был удержать ее в себе.
А потом Матт Яуберт разрыдался впервые за семнадцать лет — молча, беззвучно. Только слезы потоком лились из глаз. Он отвернулся от Ханны Нортир. Когда же закончится это унижение?