Однако, также как его критика вагнеровского стиля была, вместе с тем его собственной самокритикой, — совершенно так же приложимы к нему самому и его только что приведенные слова о Вагнере. Правда, они справедливы по отношению к нему (как и к Вагнеру) только гипотетически, потому что Ницше никогда не стал здоровым в том смысле, в каком он сам понимал это выражение.
Известно, что зрелый Ницше одновременно с борьбой против Вагнера, как художника декадентства, вел борьбу против Шопенгауэра, как философа декадентства. Пессимизм является для Ницше последнего периода самым характерным симптомом декадентства. Эволюция Рихарда Вагнера в сторону пессимизма, его эволюция от Фейербаха к Шопенгауэру, от Зигфрида к Парсифалю, это в глазах Ницше самый яркий симптом декадентского характера вагнеровского искусства, и Шопенгауэр с его пессимистической философией является для него мусагетом европейского декадентства.
Все это достаточно ясно из изложенного. «Но теперь мы должны присмотреться ближе к оборотной стороне медали. Мы уже отметили, что своеобразие философской позиции Ницше заключается в его попытке оправдать капитализм через утверждение его «дурной стороны» — откуда и вышло вполне последовательно его утверждение варварства. Двуликость ницшевской философии сказывается теперь в том, что это утверждение жизни, исходящее из «дурной стороны» жизни, приводит к противоречивому и парадоксальному заданию оправдать жизнь, исходя из пессимизма. Мы не можем здесь входит в разбор философских противоречий, возникающих из этой позиции Ницше; для наших целей вполне достаточно убедиться, что Ницше, подобно Шопенгауэру, усматривает сущность искусства в том, что оно преображает негодное само по себе существование к которому мыслитель может относиться только пессимистически, и делает его прекрасным в художественном произведении.
Разница только в том, что Шопенгауэр, как прямолинейный и последовательный пессимист, считает искусство одной из форм отказа от жизни, тогда как Ницше делает парадоксальную попытку использовать упомянутую функцию искусства как средство для своего пессимистического утверждения жизни (это пессимистическое утверждение жизни и есть источник того «героического реализма» Ницше, который его нынешние фашистские поклонники прославляют особенно усердно).
Уже юношеское произведение Ницше «Рождение трагедии», написанное еще под сильнейшим влиянием Шопенгауэра, посвящено этой проблеме. В позднем наброске нового предисловия к этой книге Ницше характеризует свою тогдашнюю основную проблему следующим образом: «Над вопросом об отношении искусства к истине я задумался раньше всего, и сейчас еще я стою в священном ужасе перед этим раздвоением. Ему была посвящена моя первая книга. «Рождение трагедии» верит в искусство на основе другой веры — веры в то, что невозможно жить истиной; что «воля к истине» уже есть симптом вырождения». Эта основная проблема остается в центре эстетических воззрений Ницше. Он и в свой последний период говорит почти в шопенгауэровских терминах: «Только эстетически возможно оправдание мира».