«Лучшее, что в нас есть, вероятно унаследовано от ощущений прежних времен, от ощущений, к которым мы теперь едва ли можем придти непосредственно; солнце уже закатилось, но небо нашей жизни еще цветет и сияет его лучами, хотя мы уже больше не видим его».
Эта романтическая черта в критике современной культуры является решающей в эстетике Ницше. Целый ряд его оценок вытекает непосредственно из этой основной установки. И при этом Ницше прославляет не только искусство докапиталистических или ранних капиталистических времен, как это делают все романтические противники капитализма, но и тех писателей, которые вследствие особых условий своего творчества, вследствие капиталистической отсталости своей среды, сделались блюстителями традиций раннекапиталистической культуры. В беглом критическом обзоре немецкой прозы Ницше выдвигает наряду с беседами Гете с Эккерманом и афоризмами Лихтенберга две книги своих современников: «Nachsommer» Адальберта Штифтера и «Leute von Sedwyla» Готфрида Келлера — писателей, умеренный реализм которых находится в теснейшей связи с романтическими традициями. О противоречии между мотивами, сказавшимися в этой оценке, и другими мотивами оценочных эстетические суждений Ницше мы будем подробно говорить ниже, здесь же мы отметим только, во-первых, тот неожиданный, хотя и отнюдь не случайный факт, что в высокой оценке немецкой реалистической или полуреалистической поздней романтики Ницше сходится с так беспощадно осмеиваемым им либеральным эстетиком Фишером. А во-вторых, мы должны теперь подчеркнуть, что Ницше никогда не мог последовательно выдержать ту линию оценки, о которой мы сейчас говорим, а часто высказывал диаметрально-противоположные суждения. Так, например, о композиторе Брамсе, представляющем собою в истории музыки аналогичное, только более крупное явление, чем Штифтер в литературе, Ницше пишет: «У Брамса чувствуется меланхолия бессилия; он не творит от полноты, он жаждет полноты».
Историческое своеобразие Ницше состоит однако в том, что он восстает против капиталистической цивилизации своего времени не только из этих романтических соображений. Он ненавидит, правда, цивилизацию своего времени и ненавидит ее именно потому, что ее основу составляет развернутый капитализм (машинное производство, разделение труда и т. д.). Но он ненавидит эту цивилизацию также и по совершенно противоположной причине: он ненавидит ее за недостаточное развитие капитализма. Ницше, живший накануне империалистического периода, был таким образом, одновременно романтическим поклонником минувших культурных эпох и «пророком» империалистического развития. Правда, это его «пророчество» основывается не на ясном понимании действительных общественных тенденций, приведших к империализму и раскрывшихся в нем, а было тоже лишь романтической утопией. Ницше не предугадал наступления действительного империализма, для этого ему не хватало прежде всего способности увидеть обострение классовой борьбы. Он только создает из тех черт некультурности современного ему капитализма, против которых он ополчается за их отсталость, картину иного состояния общества — общества, преодолевшего эти черты. Некультурность капиталистов и «похотливость» пролетариев — вот те два полюса, которые он ненавидит в капитализме своего времени.