Я тоже взглянул на отчима и в очередной раз задался вопросом: что он думает о жене, оставившей фамилию другого мужчины?
Я задавался этим вопросом еще в детстве, когда ребята в школе спрашивали, почему я Томас Форсит, а не Томас Каури.
— Мой отец мистер Форсит, — отвечал я им.
— Тогда почему твоя мама не миссис Форсит? — Хороший вопрос, и ответить на него я был не в состоянии.
Миссис Джозефин Каури была урожденной мисс Джейн Браун, а теперь, по закону, должна была именоваться миссис Дерек Филипс, хотя тот, кто осмеливался назвать ее так, непременно превращался во врага. Впервые выйдя замуж в семнадцать, Джозефин Каури верховодила в семье в каждом из трех браков, и не случайно удалось ей сохранить родительский дом после двух разводов. По взгляду, которым она одарила отчима за столом, я понял — возможно, в самом скором времени ее адвокат, большой спец по разводам, услышит очередной телефонный звонок. И путь мистеру Дереку Филипсу в дом и конюшни Каури будет заказан.
Какое-то время мы ели молча, прикончили запеканку с курицей и овощами, которую еще с утра заботливо приготовила приходящая домработница мамы и которая почти весь день томилась в духовке на медленном огне. К счастью, еды хватило на всех, в том числе и для незваного гостя.
Но я не сдержался и сделал еще один заход.
— Так Фармацевт побежит на «Золотой кубок»?
На миг показалось, что отчим сейчас лягнет меня под столом ногой — такая злоба сверкнула в его взгляде. Мать отреагировала более сдержанно.
— Там видно будет, — повторила она слова майора из Министерства обороны. — Все зависит от того, как он будет чувствовать себя с утра. Больше пока ничего не могу сказать.
— Так, выходит, его еще не привезли? — спросил я вопреки сдержанному намеку заткнуться.
— Нет, — не вдаваясь в объяснения, ответила она.
— И тебе придется ехать к нему? — не унимался я.
— Да, прямо с утра и поеду, — быстро ответила она. — Посмотреть, как он там и что. — Она тяжело вздохнула. — Нельзя ли оставить эту тему? Пожалуйста!
Пришлось оставить, я ведь тоже не каменный. Есть пределы радости, которую может извлечь человек при виде страданий другого, а она страдала, это было очевидно. Я не привык видеть мать в таком состоянии, ведь эта женщина всегда умела контролировать свои эмоции. В подобное состояние она умела вгонять других, кого угодно, только не себя.
Словом, как и говорил Ян Норланд, здесь происходило что-то странное.
* * *
Перед тем как лечь спать, я решил прогуляться. Так я делал на протяжении всей жизни и не собирался менять привычек из-за потери ноги.