– Что с ним произошло? – не унималась Фреда. – Как он умер?
Я покачал головой.
– Извини. Не могу вспомнить.
На самом деле, я был уверен, что умирал Мэттьюс мучительно, но не мог заставить себя сказать об этом Фреде. Ей явно нелегко будет это перенести. Видно же, что Мэттьюс ей дорог.
Фреда вздохнула.
– Может, это был всего лишь сон, – сказал я, пытаясь подбодрить Фреду и показать, что и сам на это надеюсь. Но в глубине души я твердо знал: никакой это не сон. – Возможно, они оба живы, просто где-то задержались.
– Не отмахивайся от снов. Они часто предвещают будущее. Я много раз видела сны, которые впоследствии сбывались. Если ты говоришь, что Аланар и Мэттьюс мертвы и ты видел во сне, что они умерли, велика вероятность, что так оно и есть.
– Но это был всего лишь сон.
– Возможно, я верю в это именно потому, что ты увидел это во сне.
– Ну, как скажешь, – отозвался я, слегка пожав плечами. Обычно снам я верил не больше, чем всяким предсказателям.
Я уселся поудобнее и принялся рассматривать Фреду и ее карты. Похоже, она унаследовала от Дворкина не только его недостатки, но и его достоинства. Он никогда не пытался увильнуть от неприятных известий, какими бы ужасными они ни были. И я тоже усвоил этот урок, благодаря Дворкину.
– Расскажи мне о Мэттьюсе, – попросил я.
– Он, как и Аланар, пропал с год назад. После этого никому не удавалось с ним связаться. Впрочем, он всегда был вспыльчивым. Однажды вечером он после скандала с Локе умчался прочь... и больше от него не было ни слуху ни духу.
Локе – это был неприятный, самодовольный тип с одной из перевернутых мною карт. А ведь Фреда упоминала его и раньше и довольно-таки уничижительным образом. Они явно были не в ладах.
– Я надеялась, – добавила Фреда, – что Мэттьюс просто впал в хандру и что со временем он успокоится, простит Локе и вернется, прежде чем...
– Она печально улыбнулась и сморгнула слезы. – Но сейчас это не твоя забота, Оберон. Давай дальше. Тяни следующую карту.
Я быстро перевернул следующую.
– Эйбер, – сказала Фреда и добавила его к прочим картам – теперь их стало восемь, – кругом разложенных на столике.
Я подался вперед, чтобы получше разглядеть этого проказника, что так замечательно рисует карты. Хотя его черты и отличались некоторой грубоватостью, Эйбер был красив – по крайней мере, на этом изображении. Вся его одежда была темно-красной: обтягивающие штаны, туника, перчатки, длинный, свободно струящийся плащ. Возраст навскидку не определялся, но мне почему-то подумалось, что мы с ним ровесники. У Эйбера были темно-русые, коротко подстриженные волосы и аккуратная бородка; серо-зеленые глаза смотрели спокойно и уверенно. Он стоял в героической позе, но вместо меча в руках у него была кисть живописца. Я мысленно рассмеялся. Да, мне определенно нравилось его чувство юмора.