— Конечно, нет, — ответил он, — не за каждым человеком, а за каждым домом. Но выходящие из таких домов тоже могут представлять для нас некоторый интерес.
— Вы все еще подозреваете какую-то банду туземцев?
— Возможно… Возможно, это чьи-то слуги или прислуга отеля. Но вполне вероятно, что…
— Задушить человека. Это же ужасное дело.
— С чего вы взяли, что Клоофа задушили? — Он посмотрел на меня из-под прикрытых век, слегка двинув челюстью.
— Слухи такие ходят… Кажется, об этом говорила миссис Боэрзма.
— Миссис Боэрзма сказала неправду, — угрюмо сообщил Ван Виллинген. — Его не задушили, хотя нам так поначалу и показалось. С ним сделали такое, чего я ни разу не видывал. Старый Клооф убит каким-то борцовским приемом. Запрещенным, конечно. У него оказалось разбитым горло.
— Разбитым? — переспросил я, чувствуя подступающую тошноту. — Что это значит?
— Вот здесь… — Ван Виллинген дотронулся до своей могучей шеи под самым подбородком. — Здесь у него все было вмято внутрь. Ударом доски. Или даже кулака… У нас есть врачебное заключение… По-медицински это называется «ларинкс».
Ларинкс… В глубине сознания настойчиво и четко зазвонил колокольчик тревоги. Я пытался не обращать на это внимания, но он все продолжал будить мою память, пока я сидел напротив Baн Виллингена в полупустом беленом помещении полицейского участка и беседовал с ним о способах убийства человека.
Мне вспомнились далекие военные годы и один способ, который особенно годился для темной ночи и свободных рук. Для меня это был лишь военный прием, грубо называвшийся «снятие часового».
Прием этот был таков: жертву хватали сзади за волосы, запрокидывали голову назад и били ребром ладони по горлу с размаху. Такой удар мгновенно раскалывал ларинкс и душил жертву. Удар лишал противника способности сопротивляться. Опыт войны показывал, что таким способом убивать легче именно пожилых людей.
Все это было мне хорошо знакомо по той причине, что я учил убивать таким способом солдат из своей группы «коммандос».
В следующие четыре дня ничего страшного не происходило на улицах Плеттенберга, если, конечно, не считать неожиданных полицейских рейдов, строгого комендантского часа, нашествия корреспондентов и целой лавины слухов. Приходилось мириться с тем, что деревушка неожиданно приобрела дурную славу. Но какая деревня может надеяться на спокойную жизнь, если в ней за неделю произошли такие страшные вещи? Итак, деревушка оказалась в центре отнюдь не лестного внимания. Такого не мог вспомнить ни один старожил. Эти четыре дня были настоящим испытанием для деревенской общины.