И еще большим испытанием для меня. Мне приходилось жить со своей памятью и совестью. Память заставляла подозревать почти наверняка Мартина. Ведь Клооф убит способом, хорошо знакомым «коммандос», а Мартин-то был «коммандос». Совпадение слишком яркое, чтобы его не заметить.
Совесть изводила меня с двух сторон. Если убийство совершил Мартин, то ответственность за него нес я, ибо был его учителем. Моей обязанностью было передать его в руки властей и закона даже по одному такому подозрению. Конечно, нужно было сообщить об этом не только полиции, но и Хелен. Она бы помогла мне, разделила бы со мной тяжкое бремя, направила бы меня на путь истинный… Но целых четыре дня я молчал. Больше всего я желал, чтобы подозрения мои не подтвердились, и потому не мог заставить себя действовать.
Мне хотелось стереть из памяти прошлое. Хотелось, чтобы Мартин Убийца оказался честным гражданином, позабывшим о тех методах убийства, которым когда-то я его обучил. Так хотелось, чтобы оба мы оказались в этом деле невинными, сторонними наблюдателями. Так хотелось быть простым заштатным бухгалтером, проводящим в Южной Африке счастливый медовый месяц.
И конечно же, я оказался не прав. Трус всегда не прав. Я знал это всегда. Пятый день как ветром сдул все мои терзания. Ибо на пятый день случилось еще одно убийство в Плеттенберге. Теперь у меня не оставалось сомнений, что убийца Мартин.
Теперь было совершено по-настоящему бессмысленное убийство. Жертвой оказался бедный цветной рыбак, у которого в кармане никогда не водилось и пенни. Он погиб точно так же, как Клооф. Тело нашли на рассвете у берега моря сразу после отмены комендантского часа, вернувшего людям свободу передвижения.
Полиции, конечно, не следовало бы ослаблять внимания, но жители деревни требовали отмены комендантского часа, и, к сожалению, Ван Виллинген пошел на это по той же причине, по которой молчал я, — под давлением разных случайных факторов. В результате — найденное всего в полусотне ярдах от дома Форсита одетое в лохмотья тело. Напряжение в деревне и ее окрестностях возросло до крайности. Едва я услышал об этом убийстве, мне все стало предельно ясно. Это сделал Мартин. И я знал почему, словно он был управляемой мной марионеткой. Он поступил так не для забавы, хотя война и я вместе с ней и этому его научили. Он мстил таким образом миру, враждебному для него. Миру, который целых двенадцать лет пытался доказать его ничтожество. И вот он демонстрировал собственную силу и хитрость.
Мартин мог развернуться только в военное время, а в мирную пору он совсем завял. И вот теперь его охватили воспоминания о дозволенном, узаконенном убийстве. Теперь он вновь был на войне. Именно об этом говорила Хелен несколько дней назад в рыбачьей хижине на Робберг-пойнт. Мартин был жертвой давней, жестокой битвы и не сумел избавиться от прошлого.