Но я сразу же понял, что пальцы меня не слушаются. Ни черта я не смогу прицепить, – а дэвы поймут, как близко я от могилы.
Не стоит им этого знать…
Когда дойду до рубильника, – полегчает. Потом заброшу крюк со скалы, и в гондолу заберусь по канату. Сотни раз я так делал…
Я оказался прав.
Один, два, четыре… Шестнадцать шагов, и я стою у рубильника.
Ладно, почти падаю, – но все равно же добрался. Это считается.
А что, если он не поддастся? Может, надо нажать еще какую-то кнопку, бросить кольцо в вулкан, или надеть на рог уникорна бублик?
Или старина Билл над нами смеется?
Впишу-ка и его в список тех, кого собрался убить.
Так – что у нас здесь?
Рубильничек…
Громче лупите по мозгам, гномы, мне уже это начало нравиться.
Мои руки коснулись рычага, и в тот же момент голова сразу прояснилась. Я вспомнил, что у меня есть две склянки с лекарственным зельем. Как я мог о них забыть? Черт, вот же дурень…
Я вынул одну, зубами вытащил крышку, и жадно глотнул.
Мне хотелось сгрызть фиал целиком, чтобы не потерять ни капли.
Ледяная волна пронеслась по моему телу, прогоняя боль. И я понял, что все будет хорошо. Нет, я, конечно, знал, что в такое зелье добавляют капельку чимаранга, – это сильный наркотик, после которого гном чувствует себя великаном, фейри – драконом, а темный эльф – властелином мира.
И все же чувство было прекрасное.
Я понял, что победил.
Остались сущие пустяки; сесть в гондолу, добраться до двери, а потом я к чертовой матери переубиваю хобгоблинов, Уильяма Шекспира и всех, кто под руку попадется.
А потом, наверное, пойду спать.
Да, вот именно.
Рычаг щелкнул, и я даже не удивился, что все сработало. Корзины качнулись, и начали медленно скользить над пропастью, – прямо к двери, которую оставил Шекспир.
Все отлично.
Сейчас дойду до края скалы, – даже бежать не буду, зачем? Крюк, канат, и я снова в своей гондоле. Легко…
– Ты никуда не пойдешь, эльф, – сказал Громовой.
Мертвый хобгоблин стоял на моем пути.
Шкура его сильно обгорела, там и здесь я видел обнаженную плоть. Левый глаз вытек, правый опух и стал загнивать. Он протянул ко мне руку, и жидкая лава стекала с его запястья.
– Я умер здесь, – прохрипел хобгоблин. – Умер из-за тебя. И ты тоже сдохнешь.
Громовой размахнулся, целя мне в голову.
Я резко ударил его кулаком, прямо в сердце. Дурачок, я же под чимараногом… А это значит, что я не чувствую боли, да и мои мозги отправились в далекое путешествие, вокруг света.
Теперь я могу только убивать и смеяться.
Удара хватит, чтобы остановить главное сердце дэва. Вслед за ним, – как косточки гномьего домино, – вырубятся и остальные. Парень умрет, и даже не успеет вспомнить, как по-итальянски будет «окно» и «потолок».